Я подошел к нему и, не выдержав, расхохотался, потешаясь главным образом над собой.
– Теперь я знаю вашу тайну, Мартин. У меня глаз наметан в таких делах.
– Все давно быльем поросло.
– Кому вы это говорите?! Я могу подержать у себя книгу пару дней?
Я кивнул.
– Берегите ее.
10
Наше следующее свидание с Кристиной состоялось через несколько месяцев. Она сидела в ресторане «Maison Doree» в обществе Педро Видаля за столиком, который для него традиционно резервировали. Видаль пригласил к ним присоединиться, но мне достаточно было один раз обменяться с ней взглядами, чтобы понять, что предложение стоит отклонить.
– Как продвигается ваш роман, дон Педро?
– На всех парусах.
– Я рад. Приятного аппетита.
Наши встречи происходили случайно. Иногда я сталкивался с ней в книжной лавке «Семпере и сыновья», куда она часто приезжала за книгами для дона Педро. Если при этом присутствовал Семпере, то он находил предлоги, чтобы оставить нас наедине. Но Кристина вскоре раскусила его хитрость и стала присылать за заказом одного из слуг с виллы «Гелиос».
– Знаю, это не мое дело, – сказал Семпере, – но вам лучше забыть о ней.
– Не понимаю, о ком вы, сеньор Семпере.
– Мартин, мы ведь знакомы целую вечность…
Шли месяцы, похожие один на другой как две капли воды, а я даже не замечал этого. Я вел ночную жизнь, работая от заката до рассвета, и спал днем. Барридо и Эскобильяс не уставали радоваться успеху «Города проклятых». Увидев, что я на грани срыва, они пообещали – после парочки новых романов – дать мне год отпуска, чтобы я отдохнул или написал серьезный роман, который они опубликуют с большой помпой под моим собственным именем, напечатав его аршинными буквами на обложке. И каждый раз всего-то и надо было, что написать парочку-другую романов. Приступы головной боли и головокружения сделались чаще и сильнее, и я глушил их свежими порциями кофеина, табака, таблетками с кодеином и еще бог знает какими пилюлями, которыми меня украдкой снабжал аптекарь на улице Архентериа и от которых было мало толку. Дон Басилио, с кем я обедал по четвергам (хоть и не на веранде «Барселонеты»), уговаривал меня обратиться к врачу. Я всегда с ним соглашался и обещал выкроить часок до конца недели.
У меня было очень мало времени, и в результате, не считая бывшего шефа и семейства Семпере, я встречался только с Видалем, и то потому только, что он приходил навестить меня сам – я к нему не наведывался. Ему не нравился дом с башней, и он обычно предлагал выйти и погулять. Прогулки неизменно заканчивались в баре «Адмирал» на улице Хоакина Косты. У Видаля там был открыт счет и по вечерам в пятницу собирался литературный кружок. На эти встречи он меня не приглашал. Члены кружка, непризнанные и угодливые рифмоплеты заискивали перед ним в надежде на подачку, рекомендацию к издателю или похвалу, которая прольется бальзамом на уязвленное самолюбие. И Видаль отлично понимал, что меня они возненавидят всеми фибрами души, с силой и страстью, которых недоставало их поэтическим шедеврам, не получившим признания у «невежественной» публики. В баре, за рюмкой абсента, покуривая гаванские сигары, он рассказывал мне о романе, который никак не мог завершить, о планах расстаться с уединенной жизнью, о своих увлечениях и победах: чем старше он становился, тем более юными и спелыми были его возлюбленные.
– Ты не спрашиваешь меня о Кристине, – хитро поддразнивал он меня иногда.
– Что я должен спрашивать?
– А вдруг она спросит меня о тебе?
– А она спрашивает обо мне, дон Педро?
– Нет.
– Вот поэтому. |