Найти место на стоянке оказалось делом сложным, и Михаил Павлович прилично покружил, высматривая, где бы поставить жигуленок. Наконец, припарковавшись в глухом переулочке, пешочком отправился к ресторану, поглядывая по сторонам — обычная толпа, люди спешат с работы домой, ныряют в стеклянные двери магазинов, глазеют на витрины, выстраиваются в очереди к лоткам и киоскам, без толку снуют по вечно продуваемому всеми ветрами проспекту в поисках дефицита. Ближе к ночи толпа рассосется, закроются магазины, останутся только кучки желающих попасть в кабаки, стойко ожидающие у закрытых швейцарами дверей.

Поднявшись по ступенькам, Котенев вошел в вестибюль ресторана. Если по лестнице вниз — попадешь в «Лабиринт», а двери верхнего зала «Арбата» слева — видны длинные ряды сервированных столиков, пустая эстрада, лаково блестит паркет в проходах.

Отыскав взглядом метра, Михаил Павлович направился прямо к нему:

— Мне здесь назначено свидание.

— Минутку, — молодой метр достал блокнот и перелистал страницы, — фамилия ваша?..

— Котенев.

— Да, пожалуйста. Прошу!

Он повел гостя к столику у окна и предупредительно подвинул стул. Михаил Павлович сел. Пока все идет так, как обещано неизвестным греком — действительно заказан столик на двоих, а шустрый официант уже несет закуски и бутылку коньяка. Признаться, у Котенева имелись сомнения, и он думал, что метр только недоуменно вытаращит глаза в ответ на вопрос. Тогда можно было бы слегка посмеяться над собой и отправиться восвояси, недоумевая — кто же столь ловко разыграл его, заставив приехать сюда? Однако Александриди, похоже, совсем не шутник.

— Скажете, когда подавать горячее? — доверительно наклонился официант.

— Ладно, — небрежно махнул рукой Михаил Павлович. — Откройте пока минеральную.

Официант ловко откупорил бутылку и налил воду в фужер. Отошел и встал в стороне.

Котенев оглядел зал. Обычная публика: приезжие из республик Закавказья, размалеванные девки, компания пожилых людей, видимо решивших отметить какое-то торжество, многие столики еще не заняты. Сам зал — длинный, стеклянный, неуютный — напомнил ему зал ожидания аэропорта. Сравнение царапнуло по душе, вновь вызвав мысли о Виталии Манакове, — ведь дурака поймали именно в аэропорту.

Закурив, Михаил Павлович поглядел на часы — неужели прошло всего десять минут? А показалось, что прошла чуть не вечность, так медленно тянется время.

За окнами сновала бойкая московская толпа, по проезжей части проспекта неслись автобусы, плыли переполненные троллейбусы, у стеклянных павильончиков остановок возникали стихийные очереди на посадку в транспорт.

«Все правильно, — покуривая, усмехнулся Котенев, — чисто русское изобретение — очередь, возникшая практически везде и всюду. И полное бессилие перед кастой жрецов очереди, раздувающих и создающих ее, поскольку нет никаких прав. Не записаны они в законах. Вот и встает народец в очередь на квартиру, детский сад, зимние ботинки, пошив платья, за сахаром и мылом. Стоит, думает, мрачнеет и идет переплачивать, чтобы без очереди. Умные люди на этом уже целые состояния сколотили. Пусть говорят, что на людском горе, слезах, пусть говорят те, у кого нет состояния. Очередь у всех нравственность давно искалечила: у тех, кто берет, и у тех, кто дает. И даже у создающих очереди. М-да, но сколько можно ждать этого Луку Александриди? Время зачастую дороже денег».

Михаил Павлович знаком подозвал официанта — теперь ясно, над ним подшутили и заставят раскошелиться за роскошный ужин. Кто бы это мог сделать: Рафаил или Саша Лушин? Как близкие и наиболее доверенные компаньоны, они знали телефон квартиры Ставич, правда, никогда туда не звонили, но разве не могла им в голову прийти шальная мысль позабавиться, причем, с их точки зрения, совершенно безобидно.