Игра и мастурбация

Есть одна вещь, от которой я сразу хотел бы избавиться. В психоаналитических дискуссиях и литературе тема игры слишком вплотную привязана к мастурбации и различным вариантам чувственного опыта. Действительно, когда мы сталкиваемся с мастурбацией, мы всегда задумываемся: что такое фантазия? Также верно и то, что когда мы становимся свидетелями игры, мы начинаем интересоваться, какое физическое возбуждение связано с наблюдаемым типом игры. Но игра может стать предметом исследования сама по себе, в дополнение к теории сублимации инстинктивных влечений.

Вполне возможно, мы упускаем что-то, связывая так близко эти два феномена (игру и мастурбацию). Я постарался показать, что когда ребенок играет, элемент мастурбации существенно нивелируется; или, другими словами, если во время игры ребенка физическое возбуждение инстинктивной природы становится явным, игра останавливается или, во всяком случае, нарушается (Winnicott, 1968а). Для того чтобы охватить данные подобного рода, Крис (Kris, 1951) и Шпиц (Spitz, 1962) оба предприняли расширение концепции аутоэротизма (ср.: Кан (Khan), 1964).

Я стремлюсь к новому определению игры, и меня это интересует, так как в психоаналитической литературе я не нахожу приемлемых и пригодных формулировок относительно игры. Детский психоанализ любой школы или направления базируется на детской игре, и было бы странно обнаружить, что в поисках хорошего определения игры мы обращаемся к авторам, не являющимся психоаналитиками (например, Ловенфельд (Lowenfeld), 1935).

Конечно же нельзя не обратиться к работам Мелани Кляйн (1932), но я полагаю, что в своих работах Кляйн, если и писала про игру, то почти все о пользе игры. Терапевт включается в коммуникации ребенка и знает, что обычно ребенок не владеет командами языка, с помощью которых можно передать те тонкости, которые обязательно обнаруживаются в игре при внимательном наблюдении. Это ни в коем случае не критика в адрес Мелани Кляйн и других авторов, которые занимались функциями детской игры. Это просто комментарий по поводу того, что в общей теории личности психоаналитики слишком упирают на содержание игры ребенка и не занимаются игрой как таковой. Я делаю значительное различие между значением существительного слова «игра» и существительного, произошедшего от слова «играние» (с начала третьей главы переводится как «игра». — Прим. пер.).

Все, что я говорю об игре детей, на самом деле относится и ко взрослым, только там все сложнее, ведь основной материал, поступающий от пациента — это речевые сообщения. Я полагаю, работая со взрослыми пациентами, мы должны быть готовыми увидеть игру также явно, как это происходит в работе с детьми. Она сама дает 6 себе знать, например, в подборе слов, интонации голоса и конечно же в чувстве юмора.

Феномен перехода

Значение игры приобрело для меня новые оттенки с тех пор, как я начал заниматься феноменом перехода, отслеживая все мельчайшие изменения, начиная с раннего употребления переходного объекта и заканчивая наивысшими стадиями, когда человек приобретает способность к переживанию культурного опыта.

Я думаю, что вполне уместно сейчас обратить внимание на великодушие, проявленное в психоаналитических кругах и во всем психиатрическом мире по поводу моего описания переходного феномена. Меня заинтересовало то, что мои идеи были подхвачены именно в области ухода за детьми, и иногда я чувствую, что получил большую награду за эти идеи, чем заслуживал. То, что я назвал феноменом перехода, — универсальное явление, и я обратил внимание на его потенциал в плане построения теории. Вульф (Wulff, 1946), как мне удалось обнаружить, уже писал об объектах-фетишах у младенцев и детей. Я знаю, что в психотерапевтической клинике Анны Фрейд (Anna Freud) тоже изучали эти объекты. Анна Фрейд говорила и о талисмане, феномене тесно связанном с переходным (ср.