Последовало молчание. Человек в постели весь напрягся, задержал дыхание и отвернулся, спрятав лицо на скрещенных руках. Он всегда умел пить не пьянея. Ричард мрачно ждал, сохраняя спокойствие. Часто ли происходит подобное? И сможет ли он в таком состоянии явиться ко двору?

Словно отвечая на невысказанную мысль, Лаймонд, не двигаясь, заметил:

— Такое случается, как правило, только по ночам. Тогда я пулей вылетаю из постели. Желудок ни к черту.

Он явно уже овладел собой. Ричард помедлил минуту, затем заговорил:

— Ты сказал мне, что у Робина Стюарта есть хозяин, и этот хозяин думает, будто ты узнал что-то важное от корнуэльца. Значит, он снова попытается тебя убить. Вот почему ты остаешься во Франции. Горлица, привязанная в плюще: твоя любимая роль.

Его бессильный гнев невольно прорвался наружу.

Блестящий соглядатай вдовствующей королевы ответил резонно, как всегда:

— Посоветуй другой способ.

В левой руке Лаймонд крепко сжимал носовой платок, которым прикрывал себе рот во время приступов кашля. Резким движением брат выхватил этот платок и, не говоря ни слова, расправил своими крепкими загорелыми пальцами. Платок был весь покрыт пятнами свежей крови.

— Боже мой, Фрэнсис, — пробормотал Ричард Кроуфорд, и голос его внезапно пресекся. — Боже мой, Боже мой, чего ты хочешь от меня? Что же, я должен выбирать между собственным сыном и тобой?

Он замолчал. Воцарилось молчание. После первой минуты потрясения лицо Лаймонда стало непроницаемым. Но когда он заговорил, голос прозвучал нарочито спокойно.

— Я обещал участвовать в процессии, которая состоится в последний день карнавала через две недели. На следующий день я поеду домой. Ты доволен?

Ричард сначала не ответил. Он совершенно не ожидал такой полной капитуляции. В трех фразах Фрэнсис выразил отказ от своей миссии, от надежды заманить злодея в ловушку, от всего того, что могло бы оправдать убийство человека, рассчитывающего на пощаду. Это большая жертва, но лорд Калтер готов был ее принять без угрызений совести.

Глядя на Лаймонда, теперь растянувшегося навзничь и безмолвно созерцавшего потолок, Ричард заметил:

— Дорогой мой, ты же еще мальчик. У тебя вся жизнь впереди.

Брат, лежавший между инкрустированными черепахой столбиками кровати, не пошевелился. Но в голосе его не было иронии, когда он ответил:

— О да, я знаю. Классический вопрос — для чего?

До проводов Масленицы оставалось две недели. На следующий день вдовствующая королева со всей своей свитой переехала в Амбуаз. Вскоре после этого Тади Бой, чуть менее шумный, чем обычно, тоже пересек мост, чтобы навестить госпожу Бойл и ее племянницу Уну в Неви. Тети не было, но родственники и друзья, как всегда, заполняли весь дом. Он наскоро высыпал перед ними, как вишни, все сплетни Блуа. Удачно поддержав какой-то полупьяный спор с гостями и искусно уклонившись от обеда, Тади залучил Уну О'Дуайер, а может быть, она залучила его, чтобы поговорить наедине.

— Итак?

Они находились в небольшой молельне, их голоса эхом отдавались от каменных стен, а на одежду падали блики витражей. Тут был орган, который Тади Боя попросили осмотреть.

— Отличная вещь, — похвалил Тади. — Раздуй-ка мехи, а я попробую сыграть.

Уна О'Дуайер не пошевелилась. Она скакала на лошади сегодня днем, и ветер растрепал ее волнистые черные волосы. Даже сейчас они свободно струились шелковистым потоком по отороченной мехом парче.

— Итак, Филим О'Лайам-Роу уехал. Тебе больше повезло с этим парнем, чем мне, — сказала она.

Тади Бой поднял над клавиатурой свое ясное невинное лицо.

— Просто я его больше огорчил, — серьезно ответил Тади.