Ему нужно добраться до Парижа, потом на метро до станции «Дом инвалидов»[18] а там пересесть на автобус в Орли. Когда Симона с Джорджем вернулись домой, Джонатан стоял внизу с чемоданом.
– Значит, сегодня? – спросила Симона.
– Чем скорее, тем лучше, дорогая. Что‑то мне не терпится. Я вернусь в среду, а может, даже завтра вечером.
– Но… где мне тебя найти? Ты заказал гостиницу?
– Нет, но я сообщу тебе телеграфом, дорогая. Не волнуйся.
– Ты обо всем договорился с врачом? Кто это?
– Пока не знаю. Я связывался только с больницей.
Джонатан выронил паспорт, пытаясь засунуть его во внутренний карман пиджака.
– Я никогда не видела тебя в таком состоянии, – сказала Симона.
Джонатан улыбнулся.
– Во всяком случае, я не теряю сознание!
Симона хотела проводить его до станции Фонтенбло‑Авон и вернуться назад на автобусе, но Джонатан отговорил ее.
– Я тотчас же дам тебе телеграмму, – пообещал он.
– А Гамбург – это где? – спросил Джордж уже во второй раз.
– Allemagne – Германия! – ответил Джонатан.
Джонатану повезло – такси он поймал на улице Франс. Когда он добрался до станции Фонтенбло‑Авон, поезд как раз подходил, и Джонатан едва успел купить билет и вскочить в вагон. Потом он взял такси от Лионского вокзала до «Инвалидов». У Джонатана еще немного оставалось от шестисот франков. На какое‑то время о деньгах можно забыть.
В самолете он дремал, уронив журнал на колени. Джонатан воображал себя другим человеком. Самолет уносил этого нового человека от того, кто остался в темном сером доме на улице Сен‑Мерри. Он представлял, что какой‑то другой Джонатан в эту самую минуту помогает Симоне мыть посуду и беседует с ней на такие скучные темы, как цена линолеума для кухни.
Самолет произвел посадку. Дул резкий ветер, и было гораздо холоднее, чем в Париже. Длинная освещенная автострада постепенно перешла в городские улицы, на фоне ночного неба выступали неясные очертания массивных зданий. Уличные фонари по форме отличались от французских, да и светили иначе.
А вот и Уистер. Улыбаясь, он шел навстречу Джонатану и протягивал руку.
– Добро пожаловать, мистер Треванни! Хорошо долетели?. Моя машина тут рядом. Надеюсь, вы не против того, что вам пришлось самому добираться до кольца? Мой водитель – вообще‑то он не мой, я лишь использую его от случая к случаю, – освободился только несколько минут назад.
Они сошли с тротуара. Уистер продолжал что‑то говорить со своим американским акцентом. Если не считать шрама, ничто не указывало на то, что Уистер предрасположен к агрессивности. Джонатан подумал, что он даже чересчур спокоен, а по мнению психиатров, это предвещает недоброе. А может, он просто вынашивает зло? Уистер остановился возле ухоженного черного «мерседеса‑бенц». Человек постарше, с непокрытой головой, взял у Джонатана его небольшой чемодан и распахнул перед ним и Уистером дверцу машины.
– Это Карл, – сказал Уистер.
– Добрый вечер, – произнес Джонатан. Карл улыбнулся и пробормотал что‑то по‑немецки.
Ехали они довольно долго. Уистер показал Джонатану Rathaus[19] – «самая старая в Европе, к тому же бомбы в нее не попали» – и большую церковь или собор. Его названия Джонатан не расслышал. Они с Уистером сидели на заднем сиденье. Машина ехала по городскому району, более похожему на сельскую местность, потом пересекла очередной мост и двинулась по более темной автотрассе.
– Вот мы и приехали, – сказал Уистер. – Здесь я живу. |