|
— Летопись слишком важна, чтобы её так далеко от дворца держать! И вообще, мы здесь не для того, чтобы мои решения обсуждать, а чтобы зрелищем наслаждаться. — Палач как раз собирался отрубить Белесу правую руку; перед этим к нему подошёл священник и предложил ему покаяться напоследок, прикоснувшись к лику сына Божьего Зарии и его матери. Белес с отчаянной ненавистью смотрел на окружающих, потом обернулся к королевской трибуне и зашевелил губами, словно пытаясь что-то сказать. То ли Айварих его пожалел, то ли ему надоело — по сигналу короля палач нанёс быстрый удар по оставшейся руке. Не успел Белес дёрнуться, как палач снёс ему голову.
— Ваше Величество, — Георг Ворнхолм наклонился к Айвариху. — Её Величеству дурно. Айварих покосился на жену: королева и впрямь побледнела, дыша с трудом. Услышав слова Ворнхолма, она неприязненно посмотрела на барона. — Ну вот, в кои-то веки из дворца выбралась и сразу приступ! Ваше Величество, почему свежий воздух так на вас действует? Или вас новости о кузене огорчили? — Айварих склонился к самому лицу жены, что-то ей сказал. Катрейна закрыла глаза. Георг Ворнхолм, стоявший рядом, напрягся, не сводя с них глаз. Айварих недовольно огляделся, ткнув пальцем в Рика: — Райгард Сиверс! Проводишь мою супругу до кареты, мне пусть другую подадут! Ты со мной поедешь! Мне нужны подробности о взятии Малгарда. — Слушаюсь, Ваше Величество! — предложив королеве руку, Рик медленно повёл её сквозь толпу сановников и членов их семей. Никто не шелохнулся. Катрейна шла тяжело, Рик слышал рядом хриплое свистящее дыхание. О её приступах он знал, хотя видеть до сих пор не доводилось — говорили, что королеве часто становится плохо на улице, словно воздух разрывал ей лёгкие. По этой причине она редко покидала дворец, всё больше превращаясь в затворницу. Некоторые шутили, что лучше бы она ушла в монастырь, коли так любит одиночество и стены вокруг. Рик один раз избил очередного шутника — больше при нём о королеве никто не шутил. С самого его появления во дворце в качестве стражника короля Катрейна выделяла Рика среди других, иногда говорила с ним. Оказалось, она знала его отца, но Рик всегда уклонялся от вопросов о Ноэле Сиверсе, чтобы не грубить и не огорчать Её Величество. Он не простил отца — расстались они после самой серьёзной в жизни Рика ссоры. Видя его реакцию, Катрейна начала деликатно обходить вопросы об отце — правда, на отношении к Рику это не сказалось. Она часто давала юноше мелкие поручения, рассказывала ему о дворце с его обитателями. Когда Рик попытался выяснить у неё, кем была его мать, Катрейна только сказала: «Несчастной женщиной». Впрочем, Рик не обиделся. Он не мог обижаться на королеву: она сама была несчастной женщиной. Рик никогда не видел её улыбающейся, бодрой, уверенной в себе, а потому делал всё, чтобы не огорчать её. Стоило карете Катрейны отъехать, на её место тут же хлынула толпа народа. Стражники принялись расчищать дорогу для новой кареты. Кто-то толкнул Рика локтем, кто-то наступил на ногу. Рик хотел поддать наглецу как следует, но увидел жалкого низкорослого мужичонку лет тридцати пяти. Мужичонка слегка подёргивался и, казалось, не соображал, где находится. Он извиняюще смотрел на Рика и что-то бормотал тихо и вкрадчиво, оглядываясь назад, где стояла его семья, состоявшая из жены с тремя девочками от четырёх до десяти лет. |
