Затем дверь открылась дверь, и Теодор вздрогнул от неожиданности. Полицейский, которого он прежде никогда не видел, вошел в гостиную и отдал Саусасу честь.

— Цветы были куплены на лотке, находящемся через четыре улицы отсюда, — с трудом переводя дыхание, доложил полицейский. — Они куплены в промежутке между десятью тридцатью и одиннадцатью тридцатью. Точнее торговец сказать не может.

— Кто их купил? — спросил Саусас.

— Маленький мальчик. Примерно… да, вот такого роста. Так утверждает торговец. Это были единственное место в этом районе, где вчера вечером были куплены белые гвоздики в количестве двух дюжин, сеньор капитан, озадаченно сообщил полицейский.

— Значит, маленький мальчик, — повторил кто-то из сидевших за столом и тихонько засмеялся.

Глава 4

Около одиннадцати утра Теодор вышел из такси и отнес свой чемодан, папку с рисунками и свернутые рулон холсты к воротам своего дома. Его сопровождали толстый полицейский офицер и один из детективов. Рамона увезли в тюрьму, где Саусас должен был продолжить свой допрос.

Теодора раздражало присутствие этих двоих чужаков. Они бесцеремонно вмешивались в разговор, когда он обсуждал с Хосефиной организационные вопросы предстоящих похорон Лелии, и не оказали ни малейшего содействия, в то время, как он искал на улице телефон-автомат, чтобы позвонить в похоронное бюро. Вопрос с похоронами до сих пор оставался открытым, потому что полиция ещё не закончила исследование трупа. Им нужно было определить глубину и ширину ножевых ран и помимо всего прочего произвести вскрытие.

Теодор открыл свой почтовый ящик, достал оттуда несколько писем, которые тут же не глядя засунул в карман. Всю важную корреспонденцию сеньора Веласкес, жившая по соседству, любезно пересылала ему в Оахаку.

Он заметил, что увивавший ажурную решетку ворот плющ нуждался в поливе, особенно удручающе выглядели ближайшие к дому побеги. Костансия, служанка семейства Веласкес, могла бы полить их из окна первого этажа его дома, но он не оставил ей ключа. Теодор и его двое провожатых вошли во двор, вымощенный розоватыми плитами, в дальнем конце конце которого находился гараж, над которым располагалась часть помещений второго этажа. Затем Теодор направился к боковой двери и отпер её. В гостиной царил полумрак, но Теодору было достаточно одного беглого взгляда, чтобы убедиться, что все в порядке. Первым делом он взглянул на цветы — большая бегония, похоже, совсем засохла, обидно — и на мебель, которую Иносенса, как он и просил, накрыла полотняными чехлами. Затем потянул за шнур, и комнату наполнил ослепительно-желтый солнечный свет. Затем, не обращая внимания на сопровождавших его полицейских, понес бегонию на кухню, находившуюся в дальнем конце дома.

Перед отъездом он тщательно полил цветок и поставил горшок в таз с водой, но это было большое растение с мясистыми листьями, «выпивавшее» по пол-литра воды в день. И теперь, поливая пересохшую землю, Теодор мысленно укорял себя за то, что он, словно старая дева, суетится над каким-то дурацким цветком, в то время, как Лелия умерла. А ведь ещё каких-нибудь двенадцать часов назад она была жива.

Оглянувшись, он обнаружил, что полицейские наблюдают за ним с порога кухни.

— Вот, это и есть мой дом. Теперь вы видите, что он у меня есть.

— Так зачем вы все-таки поехали в Оахаку, сеньор? — лукаво поинтересовался толстый полицейский.

— Я ездил туда рисовать, сеньор.

— Вероятно, вы уезжали в большой спешке, не успев даже позаботиться о своих растениях.

— Это мое дело.

— Вы производите впечатление очень пунктуального человека, — продолжал офицер, качая головой. — Вы не стали бы уезжать из дома без должной подготовки. Очевидно, вы очень торопились.