Ему снилось, будто с ним разговаривает некий человек. Лицо незнакомца было, как у мумии фараона, забинтовано, и потому голос из-под бинтов шел глухо и порой невнятно.

– Ты знаешь, что для того, чтобы люди признали тебя гением, необходимо найти формулу гениальности?

– Так у меня уже давно есть формула! – отвечал забинтованному Поташев. – Гений – это талант, помноженный на работоспособность. Разве с этим можно поспорить?

– Нет, дружище! Ты не прав. Гений – это, конечно же, талант, а трудоспособность есть и у муравья. Но важен масштаб личности. Если масштаба нет, то талант может достаться никчемному докторишке вроде тебя.

– Почему это я – никчемный докторишка?! – обиделся во сне на собеседника хирург.

– Я думаю, что гений – нечто совсем иное. Конечно, когда одаренный человек оказывается еще и, извините за изжеванное выражение, «человеком с большой буквы», это майский день, именины сердца. Например, доктор и писатель Чехов. Наверняка и доктором был хорошим, а уж писателем – так просто самым что ни на есть… Но история знает сколько угодно случаев, когда гениальность доставалась людям, которые во всех остальных отношениях были скверноватыми, или ужасными, или того хуже – ничтожествами, вот как ты, например.

– И все же мне не понятно, чем я вам не угодил? – Доктора во сне раздражало, что он к пациенту обращается на «вы», а тот ему «тыкает».

– Вся беда в том, что люди путают два принципиально разных вида гениальности: профессиональную и человеческую. Вот ты – хороший хирург, но это благодаря рукам. И только рукам. Но, если посмотреть объективно, кроме рук, у тебя ведь больше ничего нету. Ты за деньги можешь любого мерзавца перелицевать в другого человека, а это уже никуда не годится, согласись!

– Много ли вы видели гениев человеческих, чтоб меня судить? – обиженно насупился во сне доктор.

– Да, уважаемый эскулап! С гениями второго вида дело обстоит совсем не хорошо. Правду скажу, почти не встречал я в жизни таких гениев. Ну, может, одного или двух за весь свой век повидал, не больше. Я имею в виду абсолютно прекрасных по душевным качествам людей, которые самим своим существованием согревают и освещают окружающий мир. Ты, дружище, судя по всему, ни разу с такими в жизни не сталкивался, и я тебе искренне сочувствую.

– Не надо мне сочувствовать! Не нуждаюсь я ни в чьем сочувствии, тем паче в вашем! И людей хороших, настоящих людей, я не просто встречал, я ими окружен со всех сторон, вот так вот!

– Ой ли? Ой ли? – глухо захихикал перебинтованный.

– Никаких «ой ли»! Могу всех назвать! И жена моя покойная. И сестра моя, Маша, и…

– Кстати, о Маше. Когда тебя убьют, Маша как раз и не успокоится. Да, она сама в это дело влезет, и Алешку, племянника твоего, тоже втащит, будут рыть. Землю будут рыть!

– Подождите! С чего вы взяли, что меня убьют? – возмутился Евгений Валерьянович.

– Ну вот какой ты странный человечишка! Просто диву даюсь! Сам же говорил, что вокруг тебя одни «гении человечности»! Обычно такие люди видны лишь немногим, а большой мир о них не ведает. Если какой-то добрый человек по случайности и попадет на скрижали, то мы даже имени его не узнаем.

– Ничего я из вашего бормотания не понимаю! – Забинтованный и вправду лепетал что-то совсем непонятное.