– Он все сделал.

– И что вы об этом думаете, господин окружной комиссар?

Брезийон закурил одну из своих толстых сигарет.

– Неясность остается в двух пунктах. Почему судья добавил себе пятнадцать лет? Понятно, что после убийства матери он сменил имя. В маки это было легко провернуть. Но возраст?

– Фюльжанс ценил власть, а не молодость. Он получил диплом юриста в двадцать пять лет – так на что ему было надеяться после войны? Он не желал медленно карабкаться вверх по карьерной лестнице. С его умом и несколькими фальшивыми рекомендациями он мог быстро подняться до самых высот. При условии, что возраст позволит ему на них претендовать. Зрелый возраст был необходим для осуществления честолюбивых замыслов. Через пять лет после побега он уже был судьей в Нанте.

– Ясно. Второй момент: в Ноэлле Кордель нет ничего, что указывало бы на нее как на четырнадцатую жертву. Ее имя не имеет никакого отношения к онёрам маджонга. Так что вы для меня – все еще убийца в бегах. Все это не опровергает обвинений в ваш адрес, Адамберг.

– В серии судьи были и другие «лишние» жертвы. Например, Микаэль Сартонна.

– Ничего пока не доказано.

– Это всего лишь предположение. Ни Сартонна, ни Ноэлла Кордель не дают нам прямых улик – только косвенные.

– Что вы имеете в виду?

– Предположим, что судья хотел поймать меня в ловушку в Квебеке, но все пошло не так. Я сбежал от королевской жандармерии, а эксгумация лишает его могильного укрытия. Если я заговорю, он все потеряет, репутацию, честь – все. На такой риск он не пойдет. И отреагирует мгновенно.

– Устранив вас?

– Да. И я должен облегчить ему задачу – вернуться домой и быть полностью досягаемым. Он придет. Вот о чем я хотел вас попросить, дайте мне несколько дней.

– Вы псих, Адамберг. Хотите повторить старый трюк с козой? Но вместо тигра у вас будет психованный убийца тринадцати человек.

Вернее было бы вспомнить старый трюк с комаром, забравшимся в ухо, подумал Адамберг. Или с рыбой, зарывшейся в озерный ил. И комара, и карася выманивают на свет. Ночная рыбалка с фонариком. Только вилы на сей раз у рыбы, а не у человека.

– Другого способа выманить его нет.

– Это самопожертвование, Адамберг, не смоет с вас вину за преступление в Халле. Если судья вас не убьет.

– Стоит рискнуть.

– Если вас задержат дома – мертвого или живого, – канадцы обвинят меня в некомпетентности или в пособничестве.

– Скажете, что сняли наблюдение, чтобы поймать меня.

– Тогда я буду вынужден сразу вас экстрадировать, – заметил Брезийон, загасив окурок толстым пальцем.

– Вы в любом случае экстрадируете меня через четыре с половиной недели.

– Не люблю посылать своих людей на плаху.

– Скажите себе, что я больше не ваш человек, а ничейный беглец.

– Ладно, – вздохнул Брезийон.

Втягивающий эффект миноги, подумал Адамберг. Он поднялся, надел свой шлем. Впервые за все это время Брезийон протянул ему на прощание руку. Словно хотел сказать: не уверен, что снова увижу вас живым.

В Клиньянкуре Адамберг уложил в сумку бронежилет и оружие и расцеловал старушек.

– Небольшая вылазка, – сказал он. – Я вернусь.

«Неизвестно, вернусь ли», – подумал он, поворачивая на старую улочку. Зачем ему эта неравная дуэль? Чего он хочет – нанести последний удар, опередить смерть, подставиться под трезубец Фюльжанса, но только не застрять навечно в воспоминании о тропе и не мучиться сомнениями об убийстве Ноэллы. Как через мутное стекло он видел тело девушки, плавающее подо льдом.