Хотя в глубине души таилась легкая неуверенность, сможет ли она правильно изложить свою просьбу, когда окажется под прицелом проницательных глаз этой незаурядной женщины.

Легкая неуверенность не покидала ее, когда дворецкий дома Далби несколько развязно объявил о ее приходе леди Далби, и Пенелопа вошла в знаменитую Белую гостиную.

Это была великолепная комната, отделанная белым узорчатым шелком и белым бархатом, которые кое-где ненавязчиво оттеняла нежно-голубая тесьма. Изысканная и, несомненно, бесценная китайская фарфоровая ваза голубовато-зеленого цвета была самым ярким пятном в этой светлой комнате. Пенелопа усердно прислушивалась к сплетням и отбирала то, что представляло интерес, а слух о знаменитом селадоне в Белой гостиной был, несомненно, важен, правда, она почему-то представляла его белым, и это лишний раз доказывало, что на слухи не стоит полагаться полностью. Во всяком случае, это был китайский фарфор, который, несомненно, являлся центральным композиционным элементом гостиной, так что от сплетен все-таки была некоторая польза. Мнение большинства сводилось к тому, что вазу подарил Питт-младший за помощь, которую София оказала ему при выборе в палату общин лет двадцать назад. По другой версии, это был подарок самого принца Уэльского за ночь, проведенную в ее постели.

Из-за недостатка информации у Пенелопы не было определенного мнения по этому вопросу. Конечно, существовало немало других объяснений происхождения вазы, которая иногда превращалась в чашу и даже в чашку, но важно было то, что это дорогой фарфор, и София получила его в награду за что-то, — для Пенелопы этого было вполне достаточно.

Она присела в реверансе перед леди Далби, которая с отработанной годами грацией сидела на краешке стула с белоснежной обивкой; ее плечи искусно обволакивала алая шаль, волнами сбегавшая по рукам. Пенелопа сразу перешла к делу.

— Леди Далби, разрешите поблагодарить вас, что приняли меня, — сказала она и мысленно приказала себе не отводить взгляда от темных глаз Софии. Пенелопа никак не могла избавиться от странного чувства, что София не только знает, зачем она пришла, но и находит это крайне забавным.

— Я рада вашему визиту, мисс Прествик, — сказала София. — Надеюсь, вы пришли в себя после вашего великолепного бала? Мне кажется, он запомнится всем, как самое значительное событие этого сезона.

Пенелопу не удивило бы, что после бала в доме Прествика репутация этой неудачницы Амелии, дочери герцога Олдрета, будет основательно подмочена. И теперь этот бал скорее всего запомнится как самое ужасное событие сезона, но София была мастером вести беседы и неспроста сделала такое откровенное, но нетактичное заявление.

— Это было бы чудесно, — бесстрастно сказала Пенелопа.

Не было никакого смысла и дальше обсуждать бал. Это не приближало ее к цели: ни герцоги, ни наследники титула не рассматривали ее кандидатуру в качестве будущей жены. Она неплохо знала мужчин, чтобы понять это. Если мужчина выбирает женщину, не важно, для какой цели, у него появляется особенный взгляд. Но ни один мужчина не смотрел на Пенелопу подобным образом, лишь иногда обращая на нее внимание, чтобы поддержать светскую беседу. Это унижало ее.

Да, это было самым настоящим унижением, даже оскорблением, ведь Пенелопа была такой хорошенькой.

— А как поживают ваши замечательные розы? — поинтересовалась София. — Они не очень пострадали после того, как в них запуталась леди Амелия? Ведь розы такие нежные…

Черт возьми! Не хватало, чтобы такая ерунда, как эти розы, стала еще одной помехой на ее пути в высшее общество. Теперь все будут ждать от нее пространных лекций по флористике об особенностях роз. А что она может сказать? Кроме того, что их надо регулярно поливать? И что ей очень нравилось, когда розы начинали цвести? Похоже, розы стремились занять самое важное место в ее жизни, но она не собиралась обсуждать их по первому требованию.