Она вышла, и Сента увидела, как быстро Клое шла по улице, спеша к автобусу.

Сента телеграфировала Мики, прося его приехать ближайшим поездом. Затем она оделась и поехала к датскому консулу и в германское посольство. Закончив все эти дела, Сента послала телеграмму Максу: «Вторник приезжаю Нидерланды».

Когда она возвратилась домой, в гостиной ее ожидал радостный Мики.

— Дарлинг телеграфировала мне, желая сказать, что нашла квартиру?

Она уклонилась от его поцелуев.

— О, Мики!

Он побледнел, увидев страдальческое выражение ее глаз.

— Дарлинг, что случилось?

— Макс Вандорнен ответил на письмо, которое я послала ему год тому назад, предлагая ему встретиться со мной. Макс пишет, что едет в Голландию, в Амстердам, и просит меня… приехать туда повидаться с ним.

Вандорнен представлялся Мики настолько нереальным, что даже сейчас сказанное Сентой было ему непонятно. Мики ответил:

— Но ведь вы не можете. Вы должны ему написать и подробно и откровенно рассказать.

Он пытался ее обнять.

— Это вас взволновало, любимая, успокойтесь, послушайте, мы сейчас…

У Сенты было такое ощущение, как будто густой туман окутал ее мозг.

— Я еду в Амстердам повидаться с Максом. Если он все еще желает, чтобы я стала его женой, я соглашусь.

Отвернувшись от Мики, она склонила голову на грудь, а затем посмотрела на него и ей показалось, что он готов ее ударить. На его бледном лице выделялись серые глаза, потемневшие от гнева. Он сделал конвульсивное движение, подавшись вперед, но затем откинулся. Горячая любовь к Сенте заставила его понять то, что оставалось непонятным для Клое, его любовь осветила его мысль. Мики понял, что хотела сказать Сента, и его любящее сердце почувствовало всю горечь переживаемого ею момента. Спустя минуту он сказал:

— Да, дарлинг, вы должны ехать, я вас понимаю.

В мозгу его стучала мысль: «Отпусти ее с миром — это единственный выход для тебя, единственное твое спасение, принеси эту жертву».

У него вырвались горькие слова:

— Довольно скверно то, что с моими сибаритскими вкусами я должен буду надеть на себя вериги, потому что вы считаете их приятными для себя.

В нем клокотали одновременно ревность, злоба, жалость и нежность.

Угрюмый и печальный он сопровождал Сенту в течение всего дня по всевозможным учреждениям, разговаривая на самые будничные темы. Они боялись затронуть хотя бы одним намеком то, что жгло их сердца.

Когда они вернулись домой, Сента сейчас же пошла к себе приготовиться в дорогу. Клое приветствовала Мики, с жалостью посмотрев на него.

Мики сказал ей:

— Не думайте, что я действительно такой дурак, каким вам кажусь. Вероятно, вы думаете, что я согласен на все, что я похож на тех людей, которые подставляют то одну щеку, то другую под удары судьбы и при этом еще благодарят. Если я буду протестовать и задерживать Сенту — это ни к чему не приведет. Если же она все это проделает, то, наверное, возвратится. Я буду ее ожидать. Вот и все.

В это время в гостиную вернулась Сента, одетая в зимнее пальто и черный бархатный берет, из-под которого выбивались ее золотистые волосы. Увидев ее в таком костюме, Мики вспомнил, как много раз он снимал этот берет, бросал его в глубину авто, чтобы скорее поцеловать ее.

Вокзальная суета отвлекла их мысли.

— Сейчас подойдет поезд, — печально проговорил Мики. Сента кивнула головой. Последние несколько минут были для них обоих полны отчаяния.

— С этого самого дебаркадера обычно уходили поезда с возвращавшимися на войну из отпуска, помните? — сказал Мики.

Решительным движением Мики вошел в вагон, обнял Сенту, страстно прижал ее к себе, поцеловал и, ничего не говоря, ушел.