Даша зябко повела плечами. Ветер пробирался под полы куртки, мягкие складки шарфа. Стало темнеть — мысленное общение с подругами затянулось. Силуэт Стаса то и дело появлялся то у одного, то у другого окна. Сквозь неплотно закрытые жалюзи было видно, как он мечется, не находя себе места. Даша покачала головой: сколько еще она простоит на холодном ноябрьском ветру? Уже ощущается приближение зимы. Так и заболеть недолго. Ей нельзя болеть. Она ненавидит это состояние, когда тело становится непослушным, вялым, а она чувствует себя разбитой и злится на весь мир, требуя к себе внимания. Она привыкла к этому, живя с мамой, но со Стасом такие вещи не проходят. Он не любит, когда Даша выходит из строя. Ухаживать, жалеть — это не его. Рядом с ним должна быть железная леди, к которой не пристают болезни, неудачи, плохое настроение, наконец. Даша нахмурилась. Почему он, собственно, не позволяет ей быть слабой? Ведь ему только это и нужно. Вообще-то все понятно: ее болезнь не дает проявлять должного внимания к нему. Он эгоистичен до предела. Однако Дашу беспокоило даже не это.

 Сегодня Стас позволил себе не просто повысить на нее голос, он замахнулся и чуть было не ударил ее. В последний момент что-то остановило его. Это была ужасная картина: он с перекошенным от злобы раскрасневшимся лицом стоял и, тяжело дыша, испепелял ее взглядом своих почерневших глаз. В этот момент Даше показалось, что настал конец света. Еще мгновение — и все упадет в бесконечность этой чернеющей бездны. Тело перестало быть послушным, с ним что-то случилось, и Даша не могла пошевелиться. Дубровин вдруг устало провел рукой по лицу и еле слышно прошептал:

 — Господи, Дашуня, я не знаю, что со мной происходит.

 Как под гипнозом она смотрела на своего повелителя, не в силах повлиять на происходящее. В этот момент она не ощутила в своем сердце ничего, кроме страха. Ни любви, ни преклонения, а только сковывающий, парализующий страх. Придя в себя, она оттолкнула Стаса, выбежала из комнаты. Ноги заплетались, но она мчалась по ступенькам, потом сообразила схватить куртку и шарф и выскочила из дома. Она отбежала на приличное расстояние, глотая открытым ртом холодный воздух, чувствуя его обжигающие прикосновения. Потом остановилась перевести дух, борясь со сбившимся дыханием. Она присела, опустив голову, отчего волосы ее легли на высохшую, покрытую первой снежной крупкой траву. Быстро выпрямившись, Даша достала из кармана куртки сигарету. Прикурить оказалось непростой задачей. Руки дрожали, зажигалка не работала. Когда Даша сделала первую затяжку, ей даже курить расхотелось. Она вообще делала это крайне редко. Сейчас был именно такой случай. Даша курила, глядя на оставшийся вдали дом. Несколько шагов отделяли ее от высокой стены из пирамидальных тополей, служивших границей между двумя владениями. За узкой полосой дороги начиналась территория их соседей — высокопоставленных чиновников из столицы, изредка наведывавшихся сюда. Даша смотрела на огромный дом, спрашивая себя, сделал ли он счастливым его обладателей? Но тут же отказалась отвечать на этот вопрос: с собой бы разобраться. Она боится признать, что ее собственная жизнь расходится по швам, как старая прогнившая ткань. Признать это — значит перечеркнуть все, что согревало ее с того самого момента, когда мама познакомила ее с улыбающимся, невероятно красивым мужчиной. Он настолько поразил Дашу, что она, маленькая девочка, абсолютно точно поняла — это сказочный принц, тот самый, что встречается только в сказках.