— Это называется рокахомини,— объяснил он Шотвеллу,— Ее придумали североамериканские индейцы. Кукурузные зерна поджаривают, а потом толкут. Трудно назвать лакомством, но поддерживает силы.

— Вы рассчитываете уйти надолго?

— Может, придется переночевать в лесу, не знаю. Но я не вернусь, пока ее не схвачу. Не могу себе позволить. А то она за несколько дней пустит меня по миру.

— Счастливой охоты,— сказал Шотвелл,— Я буду оборонять форт.

Дункан обернулся к Сипару:

— Хватит дрожать, пойдем.

Он поднял ружье и повесил за плечо. Ногой толкнул дверь и вышел.

Сипар робко последовал за ним.

2

Первый раз Дункан выстрелил под вечер того же дня.

Еще утром, часа через два после того, как они покинули ферму, им удалось поднять Циту, залегшую в глубоком овраге. Но выстрелить тогда он не успел. Дункан увидел лишь, как черное пятно мелькнуло и исчезло в кустах.

Весь день они шли по следу. Впереди Сипар, за ним Дункан, осматривавший места, где могла укрыться Цита. Раскаленное от солнца ружье все время было наготове.

Один раз им пришлось задержаться минут на пятнадцать. Огромный донован топтался в зарослях, ревя,— он собирался с духом, чтобы напасть. Но, покружившись с четверть часа, решил вести себя пристойно и ускакал тяжелым галопом.

Дункан глядел ему вслед, задумавшись. Чтобы убить донована, требовалось всадить в него порядочно свинца. А стоило ему пустить в ход ноги, как обнаружилось, что он весьма ловок, несмотря на кажущуюся неуклюжесть. Донованы убили многих людей за те двадцать лет, как люди прибыли на Лейард.

Когда зверь убежал, Дункан обернулся, ища Сипара, и обнаружил его спящим под кустом хула. Он не слишком деликатно растолкал проводника, и они отправились дальше.

В кустах было множество других животных, но они не тревожили путников.

Сипар нехотя принялся за дело, однако он уверенно шел по следу. Ему указывали путь примятая трава, сломанная ветка, сдвинутый камень, легкий отпечаток лапы. Он шел, как хорошо натренированная гончая. Он был здесь как дома.

Когда солнце стало клониться к западу, они начали взбираться на высокий холм, и, когда приблизились к вершине, Дункан шепотом остановил Сипара. Тот в удивлении оглянулся. Дункан жестами приказал ему замереть.

Туземец присел на корточки, и Дункан, проходя вперед, заметил, что лицо его искажено. В этой гримасе были и мольба, и ненависть. «Он перепуган, как и все остальные»,— подумал Дункан. Но чувства и мысли туземца его не волновали — важнее всего был зверь.

Последние несколько шагов Дункан прополз на животе, толкая перед собой ружье. Бинокль бил его по спине. Быстрые злые насекомые вылетали из травы. Одно из них ухитрилось ужалить его в лицо.

Дункан вполз на вершину холма и залег там, оглядывая местность. Ничего нового: те же пыльные обрывы, кусты, колючки, заросшие лощины и страшная пустота вокруг.

Он лежал неподвижно, пытаясь уловить хоть намек на движение, на тень, на неправильность в пейзаже — на все, что могло оказаться Цитой.

Но он ничего не заметил. Лишь у самого горизонта паслось стадо каких-то животных.

Вдруг он уловил движение — мимолетное движение на бугре посреди склона.

Он осторожно положил ружье на землю, поднес к глазам бинокль и стал медленно поворачивать голову, рассматривая подозрительное место. Животное находилось именно там, куда он смотрел.

Цита отдыхала и смотрела в ту сторону, откуда пришла, поджидая, когда появятся ее преследователи.