Первым опомнился папа.

— Валяй,— сказал он граничнику,— Мы тебя слушаем.

— Мы будем с вами якшаться, только чтобы все по-честному. Мы будем вас оберегать от несчастий и другой фигни, но за это вы дадите нам телебиовизоры — только без трепа, ясно? И на вашем месте я не стал бы хитрить.

— Звучит вполне разумно,— сказал папа,— Ты имеешь в виду нас всех?

— Как есть всех,— ответил граничник.

— Значит, вы разделяетесь? На каждого из нас будет приходиться по крайней мере один из вас? И вы больше не будете жить группами?

— Я думаю,— вмешался папа Чистюли,— мы можем на них положиться. Я понял, что хотело сказать это существо. Почти та же история, что и с родом человеческим на Земле.

— А что такое случилось с родом человеческим на Земле? — с легким удивлением спросил папа.

— Исчезла потребность групповой жизни. Когда-то люди были вынуждены жить семьями или племенами. А потом появились патефон, радио, телевидение — исчезла потребность в общении. У каждого человека есть уйма развлечений дома. Ему не надо даже выходить из своей комнаты, чтобы увидеть мир. Поэтому зрелища и развлечения массового характера постепенно вымерли.

— Вы думаете, что то же самое произойдет с граничниками, когда мы снабдим их телебиовизорами?

— Наверняка,— ответил папа Чистюли,— мы устроим им, как я сказал, индивидуальное развлечение. И, таким образом, у них исчезнет потребность в групповой жизни.

— Клево сказано, приятель! — с энтузиазмом воскликнул граничник.

Остальные согласно закивали головами.

— Но это ничего не даст! — крикнул папа Малыша, разозлившись не на шутку.— Ведь они теперь в нашем мире, и неизвестно, смогут ли они здесь что-нибудь для нас сделать.

— Заткнись, пожалуйста,— сказал граничник,— Конечно, здесь мы ничего не сможем для вас сделать. В вашем мире мы не можем заглядывать вперед. А чтобы мы были вам полезны, это необходимо.

— Значит, как только мы дадим вам телебиовизоры, вы вернетесь к себе? — спросил папа.

— Еще бы! Там наш дом, и попробуйте только нас туда не пустить!

— Мы не станем вам мешать,— ответил папа,— Наоборот, даже поможем вернуться туда. Дадим вам телебиовизоры, а вы возвращайтесь и беритесь за дело.

— Мы будем работать честно,— заверил граничник,— но нам нужно время зырить телебиовизоры. Идет?

— Ладно,— согласился папа.

Я выбрался из толпы. Все как-то устроилось, а я уже был сыт по горло. Хватит с меня всяких историй.

Возле сеновала я увидел Чистюлю, медленно бредущего по земле. Он шел с большим трудом, но мне почему-то ничуть не было его жалко. Сам виноват.

На мгновение мне подумалось: а не подойти ли к нему и не наподдать ли за тот раз, когда он вывалял меня в грязи? Но потом я сообразил, что с моей стороны это означало — бить лежачего, ведь он и так наказан собственным папой на тридцать дней.

КОГДА В ДОМЕ ОДИНОКО 

Когда Старый Мозе Абрамс бродил по лесу, разыскивая коров, он нашел пришельца. Мозе не знал, что это пришелец, но перед ним было живое страдающее существо, а Старый Мозе, несмотря на все россказни соседей, был не из тех, кто может покинуть в лесу раненого.

На вид это было ужасное созданье — зеленое, блестящее, с фиолетовыми пятнами, и оно внушало отвращение даже на расстоянии в двадцать футов: оно воняло.

Оно заползло, вернее, пыталось заползти, в заросли орешника, но у него ничего не получилось; верхняя часть его тела находилась в кустах, а обнаженное туловище лежало на поляне.