Шеф «Кинорынка России» вновь глянул на циферблат своего хронометра.

– Вы меня разорите, – тоскливо выговорил он. – Двадцать две минуты… Зачем вам этот ликбез, и притом сейчас? Умоляю вас. Убейте Брюса подобру-поздорову, и я вам плачу по контракту… И забуду наши с вами недоразумения. Идет?

Дмитрий Олегович помотал головой и сурово повел стволом из стороны в сторону. Винтовка здорово оттягивала ему руки, однако выпустить ее было бы крайне неразумно. Правда, господин Птахин сейчас больше боялся секундной стрелки, чем пули. Инстинкт самосохранения у него располагался где-то в районе бумажника.

– Ладно-ладно, – произнес Шеф, с тревогой наблюдая за стрелкой. – Хотите про Мэрилин? Могу и про Мэрилин. Прокатчики поставили на ней крест после провала «Неприкаянных»… Да-да, картина провалилась, что бы потом ни писали! Белоснежная голубка Норма, это дитя непорочное, наркоманка, алкоголичка, с каждой неделей теряла товарный вид. Вы представляете себе киносимвол Америки с подбитым глазом, в морщинах, с привычкой к кокаину, с тремя дюжинами амурных историй? Уже в «Хористке» ее не гримировали, а штукатурили к каждому крупному плану! А в «Займемся любовью» во всех любовных сценах снимали дублершу… «Ферст филм продакшн» терпела космические убытки и могла провалиться совсем уже в шестьдесят первом. Но они терпели еще год, и только потом пошли на поклон к старику Голдвину: так, мол, и так, символ надо спасать, иначе – национальная катастрофа и пятно на Голливуде… Точь-в-точь, как потом Кортасар описал, только он везде называл Мэрилин Глендой, чтобы не судиться с «Юнайтед артистс»… Результат известен.

– Поподробнее, – приказал Курочкин.

– Господи, да я там не был, мне тогда тринадцать лет было… Откуда мне знать подробности? – разнылся Шеф «Кинорынка». – Только в общих чертах. Парни, нанятые Бродкастингом, накачали ее снотворным, а потом все свалили на цэрэу… Готово! Мученица-блондинка, общий плач по всей стране, на каждой ретроспекции – полные залы. Красиво сделали.

Через двадцать лет Натали Вуд отыграли гораздо топорнее… Ну, все?

– Не все, – упрямо возразил Курочкин. – Вы сказали про Натали Вуд…

С каждым оборотом секундной стрелки господин Птахин проявлял все большую и большую нервозность. Вместо короткого отеческого напутствия (согласно контракту) он вынужден был зачем-то давать свидетельские показания по делам минувших дней. Что характерно, по чужим.

– Бог ты мой! – едва ли не простонал он. – Ну, это все очевидные вещи, азбука кинопроката. Живые звезды – привереды, а мертвые на все согласны и ни с чем не спорят… Конечно, Натали Вуд не сама вдруг так утонула с бухты-барахты! Конечно, была проведена предварительная работа, и прокатчики «Вестсайдской истории» имели к тому отношение. Но что вы хотите? Бизнес есть бизнес! Нельзя ведь было делать ремейк, пока первый состав не впечатаешь в историю золотыми буквами. Уайзу еще крупно повезло, что он сам уцелел. Я слышал, что и из него хотели делать памятник… Так принято в кино, понимаете?

– С трудом, – откликнулся Курочкин. Ему очень хотелось бросить чертову винтовку и сломя голову бежать отсюда прочь. Но делать этого было пока нельзя: стрелка еще не завершила своего бега.

– Вы романтик, я смотрю, – с раздраженным удивлением проговорил господин Птахин. – Для человека вашей… м-м… вашей специальности это большая редкость. Мир кино красив только издали, когда ты в зрительном зале. А я уже лет двадцать как внутри… Вы же привыкли к своей работе? Вот и мы все привыкли…

– …к убийствам, – уточнил Дмитрий Олегович.