Вот тогда они довольны, вот тогда их дружбы и любови полноценны. Взять, к примеру, любовь – самое бескорыстное чувство. И что? Будь любимый ребенком, будь взрослым человеком, он либо предмет гордости, либо раб. Любят только вложенные в него усилия: ночи, которые не доспали, куски, которые не доели, все, от чего ради него отказались, хотя он и не просил, и не требовал. Самая мерзкая корысть лживой жертвенности…
Из дневника Веры Вересковой
– Лиза? Вы ведь Лиза Синявская? – робко спросил за спиной будто очень простуженный женский голос.
Буркнув: «Теперь Шелковникова», Лиза обернулась, вытаращила глаза – элитный мопс обделался бы от зависти – и завопила:
– Скорую! Кто-нибудь, немедленно скорую! Верочка, Верунчик, потерпи чуточку, потерпи капельку, а?
При этом она вскочила и принялась трясти умирающую за плечи, чем действительно создавала угрозу ее жизни.
Женщина явно давно догоняла Лизу, поэтому сильно запыхалась и нуждалась в восстановлении дыхания. Реакция Шелковниковой испугала ее настолько, что едва не прекратила работу легких навсегда. Она вразнобой слабо взмахивала руками, молча широко разевала рот и как-то странно трясла головой.
В таком виде ее быстренько уложили бы на носилки даже на подозревающей всех в симуляции родине. На счастье женщины, Лиза впопыхах забыта дома сотовый. Прохожие же добросовестно шарахались от парочки – у одной были все признаки острого психоза, у другой, вероятно, птичьего гриппа.
Наконец женщина, с такими чудовищными последствиями догнавшая и окликнувшая писательницу, смогла произносить звуки:
– Все хо… Ли… Я поздоро… соби… Давно не виде… Изви…
– И это ты считаешь хорошо? Сдохнуть можно на улице, никто не подойдет! Здравствуй, конечно, Верочка. Сколько лет сколько зим. Но видок у тебя, прости великодушно… В гроб не в гроб, а в стационар точно краше кладут. И долго-долго лечат. Ну, это я тебе устрою легко, не беспокойся.
Создалось впечатление, что незадачливая ее знакомая собралась задать стрекача.
– Куда? – рыкнула Лиза, ухватила ее за ветхий рукав кофточки и швырнула рядом с собой на скамейку. – Я по двадцать пять минут в день кручу педали велотренажера и не курю. От меня не убежишь.
– Да, да, ты прекрасно выглядишь, – жалко сказала несостоявшаяся беглянка.
– Ладно, рассказывай, как тебе удалось приобрести трупный вид.
– Э… Лиза, я собиралась пригласить тебя в гости. Тут близко. Дома и поболтаем.
Писательница беззастенчиво оглядела ее с ног до головы. Туфли стоптанные. Чулки винтом на тощих ногах-палочках. Юбка и блузка из тех, про которые в каком-то старом хорошем фильме сказали: «Неимущие на благотворительной раздаче их не взяли». Однако чистые и отутюженные. Волосы были прикрыты ажурной шапочкой, которые так любят старые дамы, только связанной из мохера. Вид головного убора вызывал содрогание.
– Прическу сегодня не делала, – уныло объяснила Вера. – Так идем?
«Интересно, там три волосины осталось на макушке или пять?» – почему-то сердито подумала Лиза. И согласилась:
– Идем. Только торт покупаю я.
– Лиза, и коньячку бы за встречу. Прости, я сейчас на мели.
– Понимаешь, я почти не пью. Может, вина?
– Я тоже не любительница спиртного. Но несолидно. Столько лет встретиться не доводилось.
И неопытная Лиза послушно стала опохмеляющей. Когда в недрах ее объемистой сумки исчезла бутылка, одноклассница нашла в себе мужество даже улыбаться время от времени. Но беседовать ей было невмоготу.
– Все-таки надо к доктору, – беспокоилась Лиза. |