Для строительства Империи нужно иделогическое обоснование. Нужен лозунг, проговариваемый народом про себя, простая и ясная идея, выраженная в нескольких, не менее простых и ясных словах. Вот, скажем, русские, которые и вообще с западной точки зрения люди, мягко говоря, странные, в лозунгах не нуждались. Шагали себе с песней по жизни: "А я Сибири, Сибири не страшуся, Сибирь ведь тоже русская земля!". И вообще – "вейся, вейся, чубчик кучерявый…" Но у русских было Православие, которое позволяло видеть мир под определённым углом, Православие, которое позволяло не проговаривать некоторые вещи словами, слова в России понадобились лишь после 17-го года, когда вдруг выяснилось, что предстоит сделать очень многое за очень короткий срок. И разом появились и слова и лозунги. Чересчур много слов и чересчур много лозунгов. Русского человека от слов даже и затошнило. А вот западный человек без слов не может, ему нужно всё время проговаривать окружающую его действительность. И англичане, которые при всех их достоинствах являются людьми, безусловно, западными, себе такой лозунг придумали. Звучал он так: "White Man's Burden". Переводится это как "Бремя Белого Человека". Напыщенно, пошло и глупо. Ну да известно, что "Европа" и "пошлость" это примерно одно и то же. Однако из этих слов, которые распевал "белый человек", шагая по планете, мы можем извлечь и кое-что любопытное – дело в том, что хотя слово burden имеет много значений, однако все эти значения несут вполне определённую смысловую нагрузку – ноша, тяжесть, груз, бремя, горе, накладные расходы, нагружать, отягощать. Beast of burden означает вьючное животное. Мула. Ишака. Вот так человек Запада видел, ощущал и понимал строительство Империи. И, замечу, не жаловался.

Игра в камешки – 5

Давно замечено, что успех подобен горе, на которую нужно взобраться. Каждое племя и каждый народец на Земле представляет себе в голове такую гору и пытается подняться на неё – пытается построить Государство. Кое-кому это удаётся и появляются в нашем подлунном мире свои Чатыр-Даги. С вершины видны копошащиеся у подножья "дикари", а гордые чатырдагцы наделяют свою провинциальную вершину всеми атрибутами Олимпа и населяют её своими чатырдагскими богами. Казалось бы, живи да радуйся. Однако дело в том, что если подняться на Чатыр-Даг, то в ясный день можно увидеть на горизонте Монблан, а стоит лишь его увидеть, как в голову лезут всякие нехорошие мысли о несовершенстве привычного чатырдагского уклада, а бессмертные боги нашего маленького Олимпа превращаются в идолов, ибо настоящие боги могут обитать лишь там, в зачаровывающе красивых французских Альпах.

Чатырдагцы, даже ещё не увидев в жизни ни одного живого француза, заранее их робеют и наделяют всеми возможными достоинствами. Ну как же? Ведь Монблан! Встретившись же с французами и подобострастно их слушая, чатырдагцы с удивлением узнают, что за Монбланом, так далеко, что им и представить невозможно, есть ещё какой-то остров под названием Альбион, и что на этом острове тоже есть свои горы, о которых французы отзываются с глумливым смехом и пренебрежением.