– Поняла, – пытается меня оттолкнуть, но слабовато пытается.

От груди поднимаюсь к шее, затем к губам. Она в моих руках! Дьявол! Как же это заводит.

– У меня тоже к вам вопрос, – все норовит уклониться от поцелуя.

– И? – провожу губами по подбородку, скуле.

– Когда у нас с вами… – и затихает.

Само собой я понимаю, о чем речь:

– Через два дня. Сегодня планы другие, а завтра и послезавтра у меня много дел. За это время ты как раз освоишься. – И да, хватит мне выкать. С этого момента переходим на «ты».

– Что за наказание меня ждет? – снова уклоняется.

– Потерпи до вечера, помучайся, – и накрываю ее губы своими. Сейчас хочется целовать девчонку медленно, хочется прочувствовать прелесть момента.

А она вторит движениям, но все еще слишком механически, без огня. Ну, ничего. Я разожгу в ней огонь. В конце концов, на сей раз придется выступить еще и в роли учителя, как никак, у Красновой никакого опыта.

Не хочется ее отпускать, но приходится. Впереди у нас не менее занимательная программа, а вечером мою куколку ждет наказание за дерзость.

Глава 17

Ева

Из сада этот нелюдь тащит меня сразу в машину. Опять! Хотя, так даже лучше. К нему домой не хочется совершенно. И чем меньше я буду находиться в стенах этой золотой клетки, тем лучше.

А едем мы в один из пафосных торговых центров. Хорошо, хоть сел Игнашевский впереди, его присутствие угнетает, его прикосновения злят. Целовал меня в этот раз не так бешено, но все равно, все равно мне хотелось сорваться с места и убежать, куда глаза глядят. Что уж говорить о прочих «ласках». Мне все время кажется, что он не остановится, что вопьется в кожу зубами. И это лишь начало, и между нами еще ничего толком не было. Страшно подумать, что будет, окажись мы в кровати. Но сейчас страшнее другое – ожидание вечера. Надо попытаться расслабиться, отвлечься, иначе доведу себя до нервного срыва.

До центра добираемся за час с небольшим.

– Готова? – открывает для меня дверь.

На что получает кивок.

– Научись уже разговаривать, Краснова, – не дожидаясь, хватает за руку, к счастью здоровую, и вытягивает меня из салона. – Ведешь себя, как амеба, а мне амебы не нравятся.

Да плевать я хотела, что тебе нравится, а что нет. Игнашевский тем временем пропускает свои пальцы через мои, сжимает ладонь. Тактильный маньяк не иначе.

– Давай пободрее, милая. Сегодня ты из замарашки превратишься в настоящую куклу Барби. Купим тебе побольше одежек и все без застежек, – слащаво усмехается.

И начинается… павильоны за павильонами, небольшой перерыв на перекус и опять магазины, магазины, магазины. Каждую вещь Игнашевский оценивает лично, многое, что нравится мне – заворачивает, а от чего откровенно тошнит – берёт. Ему подавай открытое, короткое, что всегда можно снять, расстегнуть, развязать или вообще порвать. Иначе, зачем мне это безвкусное и пошлое гипюровое платье без подклада? Я в нем как голая, а Ян в восторге.

– Ты само очарование, – кладет руки на бедра, затем спускается к ягодицам, сжимает их. И все это при продавцах. Фу, позорище! Хорошо хоть других покупателей нет, а то я бы просто сгорела от стыда.

– Ничего очаровательного, – бормочу чуть слышно.

– Почему же?

– Где мне в этом ходить?

– Встретишься меня как нибудь с работы в нём. Не переживай, надолго оно в твоем гардеробе не задержится.

– И сколько таких нарядов вы намереваетесь испортить?

– Не вы, а ты для начала.