— Что Антон к тебе придет, конечно, — шепотом сказала Лера и нервно оглянулась. — Да и Оля… она же из-за тебя ночью от костра потащилась.

Конечно, они придут. Но если допустить это знание в разум, признать его вслух, то безумие захлестнет с головой. Дима не мог себе этого позволить. Он делано поморщился:

— Извини, я не верю в призраков.

— Ты еще байку про пакеты на кустах расскажи, — тоскливо проговорила Лера. — Трус. Все вы жалкие трусы. Одинаковые. Жаль, я тебя не успела прирезать.

— «Вы» — это люди? — уточнил Дима.

— Люди… мужчины. Слабаки и трусы, воображаете, что мир вертится вокруг вас, а если вдруг замечаете, что это не так, — делаете вид, что почудилось, и отправляете в игнор. Лишь бы все было правильно, объяснимо, так, как вам надо, да? А кто не в вашем вкусе — того можно топтать… — Лера судорожно вздохнула, и Дима вдруг понял, что она плачет. — Как вы мне все надоели. Как мне надоело для вас стараться. Если бы ты знал, как я устала…

— Так кто ж тебя заставляет, — удивился Дима, и Лера посмотрела на него как на идиота:

— А кому я тогда буду нужна? Разве что таким ботаникам, как ты.

— Зря ты так, — упрекнул Дима как можно мягче. — Я тебе ничего плохого не делал. Это ты старалась…

— Ага, не делал. — Лера саркастично потрясла связанными руками. — Я вообще не понимаю, как ты протянул так долго. Ты же… Ты даже не умереть должен был, как другие, нормальные, а сбежать в первый же день, поджав хвост. С криками «Я не такой, я хороший!».

Лера сухо, зло рассмеялась, и Дима различил призрачные голоса, вторящие ей. На мгновение он прикрыл ладонями уши, чтобы не слышать их. Это помогло — когда он убрал руки, в ветвях снова шелестел один только ветер. Только ветер и всякая живность, и никаких мертвецов, никаких злых духов. Дима перевел сбившееся дыхание.

— По-моему, сбежать намного нормальнее, чем погибнуть ради какой-то чепухи, — сказал он. — Это всего лишь работа, а все вдруг так уперлись, как будто…

Он хотел сказать «проигрывают корову», но осекся: прилипшая к нему в незапамятные времена фразочка теперь слишком живо напоминала набережную в Пномпене, взволнованное, розовое Олино лицо, ярко горящие в закатных лучах волосы.

— Ты тоже уперся, — бросила Лера. — Вот я и удивляюсь: с чего вдруг. Сам говоришь, всего лишь работа…

Дима привычно промолчал, стараясь сдержать хитрую ухмылку, но Лера продолжала смотреть на него испытующе и недоуменно, и он вдруг почувствовал, как слова рвутся из него, словно гной из лопнувшего нарыва. Потребность рассказать обо всем хотя бы одному-единственному человеку была так велика, что Дима даже не пытался с ней бороться. В конце концов, Лера все равно не жилец, мелькнула ледяная мысль. Так почему бы не облегчить душу? Девушка не успеет выдать его тайну.

Дима прикусил губу и вытащил фигурку кальмара. Поднес поближе к костру, чтобы Лера смогла рассмотреть предмет получше. На гранях щупальцев заиграло оранжевыми переливами пламя.

— Эту штуковину я нашел в первый же день, — сказал Дима. — Помнишь, ты хотела договориться со мной о совместной игре, а потом вдруг резко передумала? Так вот…

Дима говорил долго, не упуская ни единой подробности, упорно глядя на игру живого, неутомимого огня, — лишь бы не видеть, как на Лерином лице проступают ужас и отвращение. Девушка молчала, ни разу не перебив его. Дима даже не был уверен, что она не заснула, но продолжал говорить, то стискивая кулаки от внутренней муки, то нервно посмеиваясь. Он знал, что нечто, живущее на острове, тоже слушает его и оно недовольно тем, что тайна кальмара раскрыта.