Возможно и их бы стоило допросить с зельем правды. Но если следствие получит разрешение, то допрашивать будут и Ярослава Игоревича.
— Нет, я не согласен, — слишком резко ответил я. Допрос под зельем правды мог вскрыть слишком много того, что знать следователем не стоит. Они будут спрашивать обо всех подозреваемых, и скорее всего я назову имя Царя, а там недалеко и до расспросов о наших с ним отношениях и в том числе о запрещённом зелье. Отец это тоже сразу понял.
— А нельзя ли обойтись без Ярослава, он все-так пострадавший, — сказал отец.
— Я бы с радостью, князь. Но это далеко не в компетенции отдела защитников. А следствие наверняка пожелает проверить и версию того, что княжич все же сам инициировал на себя покушение.
Отец мрачно посмотрел на защитника, а после на меня. Я прекрасно понимал, о чем он сейчас подумал. Если преступники из простого народа не имеют права по закону отказаться от допроса с зельем правды, то Вулпесы и я на правах аристократии можем. Это заведет следствие в тупик, нет, этих двоих повесят, без сомнения, но в остальном же… Дело не будет раскрыто или, возможно, за неимением другой версии признают виновным меня.
А это уже чревато тем, что меня отправят на лечение, как душевнобольного. Но даже не это страшно, попытка самоубийства, причинении себе вреда даже таким образом, уронит на самое дно мою репутацию в глазах общества. О поступлении в чародейскую академию я могу забыть, по крайней мере в этом году так точно. Княжич Гарванский свихнулся после нападения чернокнижников. Или Ярослав Гарван, единственный в мире оборотень чародей, имеет суицидальные склонности. Черт, перспектива едва ли завидная.
— Нужно чтобы сейчас все хранили в секрете, — словно бы думая о том же, о чем и я, сказал отец. — Желательно, чтобы о нападении на княжича вообще знало как можно меньше людей.
Защитник закивал:
— Не уверен, что мы сумеем оставить это в секрете. Но за наш отдел могу ручаться. Защитники будут держать язык за зубами.
— Поздно, — вдруг подала голос мама и порывисто протянула отцу газету, бросив в мою сторону полный сожаления взгляд.
Отец долго смотрел на первую полосу и чем больше смотрел, тем сердитее и злее становился.
— Что там, па? — не выдержал я.
Отец повернул газету ко мне и на первой полосе красовалась надпись:
«Покушение на княжича Варганского».
— Это не самое страшное, — тихим отрешенным голосом сказал мама, — саму статью прочти.
Отец снова повернул к себе газету и глаза его забегали по строчкам. Жесткая складка появилась между бровей, напряглась шея, а руки так сильно стиснули газету, что побелели костяшки на пальцах.
— Что там? — снова спросил я, но отец проигнорировал мой вопрос.
— Кто заправляет этой газетой? — зло зашипел он, обращаясь к защитнику. — Это ведь наша местная!
— Кажется, она принадлежит кому-то из торговцев, — наморщил тот лоб. — Добрыновым или Савиным.
— Закрыть! Уволить всех к чертовой матери! Неблагодарные торгаши! Против князя своего решили клеветать! — разразился гневом на всю палату отец. — Отозвать весь тираж — немедленно! А владельца газеты завтра ко мне, пусть посмотрит мне в глаза, паршивец, и скажет это лично!
— Мы постараемся сделать все что в наших силах, князь! — поспешил вскочить защитник, а после торопливо забрал шар памяти и покинул палату.
Пока отец кричал, я пытался вытащить из его рук газету, но он, заметив, скомкал ее и швырнул в мусорный ведро. Комок бумаги отскочил от стены и закатился под стол.
— Не нужно тебе это читать, — отчеканил папа.
— Но хоть рассказать ведь можешь? — с укором посмотрел я на него.
Отец покосился на маму, будто бы спрашивая совета, мама едва заметно кивнула, отец тяжело вздохнул. |