|
Может быть, родинка? Нет. Шрам? Тоже нет. У Лесли Фримонта по крайней мере была роскошная белая грива, по которой его можно было легко отличить от других. И еще у него была родинка на левой щеке, и асимметричные губы, и почти треугольные плоские ногти — впрочем, при такой заметной прическе все эти детали уже не нужны. К счастью, Рик тоже пристально смотрит на Рейчел. Большинству людей очень не нравится, когда их разглядывают, а Рик, похоже, совсем не против. Рейчел думает, что это, наверное, хороший знак. Может быть, это говорит о том, что он действительно именно тот человек, который станет хорошим отцом для ее ребенка. И еще один плюс: Рик предлагает ей имбирный эль именно в тот момент, когда ей действительно хочется выпить. Он из тех, кого мама Рейчел называет джентльменами. Хотя мнение мамы для Рейчел не важно; ей важно только отцовское мнение.
А потом звонит дочь Карен с новостями о новом мире без нефти — о мире, которому, возможно, уже не нужны высококачественные лабораторные мыши. Рейчел старается не прислушиваться к чужому телефонному разговору и смотрит по сторонам, анализируя окружающее помещение. Пытается определить, входило ли в намерение дизайнеров, оформлявших бар, создать обстановку, стимулирующую незнакомых людей к одноразовым половым связям безо всяких последующих обязательств. Когда Рейчел ехала сюда на автобусе сегодня утром, ей представлялось, что коктейль-бар при отеле в аэропорту будет отделан блестящими, яркими материалами, а музыка будет напоминать бодрый саундтрек к игре «Супербратья Марио». Но сейчас она смотрит по сторонам и видит тусклые светильники и никаких ярких цветов, кроме отвратительно красной виниловой стены у компьютера; и стулья с мягкими сиденьями, которых, похоже, никто никогда не чистил как следует, и они десятилетиями собирали молекулы с задниц сидевших на них людей. Наконец она поднимает глаза к потолку и замечает решетку, закрывающую вход в вентиляционную шахту. Когда мужчины уходят проверить, что там наверху, Карен с Рейчел снова садятся на пол за барной стойкой. Карен сидит, скрестив руки — это знак беспокойства. Рейчел говорит: — Карен, ты замечательно выглядишь. Прямо смотрю на тебя и завидую белой завистью. Вот бы мне так научиться. Карен проводит рукой по волосам: — Правда? — Да. — Просто столько всего произошло, столько всего нехорошего… Я думала, что и видок у меня соответствующий. — Нет, Карен, — говорит Рейчел. — Ты потрясающе выглядишь. Можно задать тебе один вопрос? — Задавай. — Я решила, что Рик станет отцом моего ребенка. Что ты по этому поводу думаешь? Карен медлит с ответом, собирается что-то сказать, но снова медлит в задумчивости, а потом говорит: — Надеюсь, что ты в состоянии сама себя обеспечить. Твои белые мыши приносят какой-то доход? Это вообще перспективное дело? — Да, и, как я понимаю, общество все равно будет нуждаться в лабораторных мышах, даже общество, покалеченное дефицитом нефти, даже при всей политической, экономической и экологической анархии, которая уже начала проявляться в связи с означенным дефицитом.
Карен пристально смотрит на Рейчел: — Рейчел, а ты вообще человек? — Мне не раз задавали этот вопрос. Я знаю, что это такая шутка, и поэтому не обижаюсь. — Я просто… — Не переживай, все нормально. Меня саму тоже волнует вопрос, что я собой представляю как личность. А вдруг я не более чем набор мозговых нарушений? Если бы не аномалии мозга, которые воспринимаются всеми как повреждения, может быть, я бы была нормальной — той, кем должна была стать. Кем-то лучше, полнее и интереснее, чем просто странная женщина с многочисленными мозговыми дисфункциями. |
