Из отделанной черным комнаты они вышли в черную шахту. Над пропастью была натянута латунная решетка. Крей встал на решетку, Шон последовал его примеру. Решетка медленно опускалась в шахту.

Чудеса города не слишком впечатляли Шона. Его ярость вернулась, и он был рад этому. Когда он был в ярости, он мог забыть свой страх. Когда он был в ярости, он мог бороться и побеждать, так же, как в деревне Трома. И все точно рассчитывать.

Они опустились на дно шахты. Железная дверь откатилась в сторону и они прошли в нее.

За ней был коридор, в конце которого мерцал свет. В той стороне раздавался барабанный бой. Они вышли наружу.

Они находились на балконе одной из башен дворца с лепестковой крышей, а под ними расстилался парк, в котором ночью паслись летучие лошади. Теперь он был заполнен Детьми Смерти, пестро одетыми, сверкавшими драгоценностями, кричащими и махавшими им или королю Крею.

— Как все-таки прекрасно, когда тебя любят! — сказал Крей. Он помахал рукой, при этом его кошмарный профиль повернулся в ту и в другую сторону. — Нам лучше сойти вниз.

И Крей прыгнул с балкона в воздух.

После отважного прыжка он рывком выпрямился. Он грациозно падал, а шум под ним перешел в вопль восхищения. Через минуту Крей обратил свои красные глаза к Шону.

— Ты идешь? — спросил Крей.

Шон почувствовал, как вся кровь отлила от его лица. Он вскочил на балюстраду и бросился вниз. Одержимость на это не откликнулась. Крей лишил Шона спасительного влияния. Воздух свистел вокруг него, опьянял, и он закричал… И тут Крей поймал его. Не руками, нет, — волшебной силой. Шон висел в небе, он был спеленут властью Крея, которая опускала его на землю сантиметр за сантиметром.

Повсюду слышался безудержный хохот, и мишенью для насмешек был Шон.

Шутка Крея.

Шон стоял на траве, дрожа и мрачно озираясь. По его самолюбию был нанесен болезненный удар. Сдержать раздражение было тяжело, но он должен был это сделать. Он посмотрел на лица вокруг себя, и вновь в нем вспыхнула ярость.

Крей опять исчез; очевидно, он потерял к Шону интерес. Придворные Крея окружили Шона. Его вели по траве к деревьям. Там стоял голубой балдахин, натянутый на золотые колья. Они завели его внутрь и стали одевать, как куклу: пристегнули ремнем кольчугу из позолоченных металлических колец, затем подавали разные предметы: большой нож, скорее меч; прямоугольник из голубого лакированного металла с золотым тиснением: щит. «Голубой, как твои глаза», — прошептала одна из девушек. Он вспомнил о том, что за их вежливостью крылся страх, но сейчас страха не было или он был хорошо замаскирован.

Они не выказывали страха, когда присутствовал Крей. Шон был запуган их королем и выставлен на посмешище. Крей сделал это достаточно хорошо. Так Шона вооружали на этот поединок и смеялись над ним, уверяя, что будут носить его цвета, чтобы воодушевить его.

Его раздражение вылилось в глухую, клокочущую ярость, и он цеплялся за нее. Ему могли помочь только ярость и надежда завоевать свободу для Дирна. И воспоминания о Захидде и обо всех несведенных счетах.

О присутствии Крея он попробовал забыть. Можно было думать, что не следует верить тому, что Крей говорил или обещал, а можно было предположить, что Крей был более человечным, и притом неуязвимым — во всяком случае, эти гложущие сомнения должны были подождать.

Однако Креем было предписано ему сражаться длинным ножом с золотой рукояткой и с лакированным щитом — шутка, так сказать.

— А вот шлем, чтобы защитить глаза и голову.

Он уставился на шлем. В отличие от меча и щита он казался чужеродным.

— Но тогда я буду замаскирован, как и вы, — сказал он.

— Таким образом мы защищаем себя при поединках, — ответили ему певучими голосами.