- Господи…, - разум мой не верил глазам моим.

- Господи…, - глаза не верили разуму.

- Что сделали вы с ними, - едва не задыхаясь, я повернулся к Графу, еле сдерживая себя, чтобы не вцепится в его шею.

Граф опустил морду и вздохнул, тяжело и удрученно.

- Я знал, варркан, что это будет непосильно для тебя. И знал, что услышу слова обвинения. Но, все равно, я должен был показать их тебе. Поговори с ними. А уж потом суди нас. Нас, нелюдей. Потомков тех, кто ненавидел ваш человеческий род.

Я оттолкнул от себя Графа и прижался лицом к холодным прутьям решетки, обхватив их дрожащими пальцами.

- Вы слышите меня?

В ответ ни слова.

- Вы понимаете меня?

Только блеск трех пар глаз в ответ.

- Эй! - в мольбе я протянул руку к несчастным.

Разорвалась тишина, и словно темные сгустки ненависти бросились ко мне навстречу. В один миг тишина наполнилась нечеловеческим криком. Ярость и ненависть услышал я. И если бы не Граф, который отшвырнул меня от решетки, то не знаю, что стало бы со мной.

- Господи…

Три оскаленных лица, три пары рук, пытающихся дотянуться до меня. И это были не человеческие лица. Не человеческие руки. Зверь, в этот мир пришел зверь в лице человеческом. С разумом человеческим. Перевернулся мир. Сошел с ума.

- Господи…

Граф помог мне подняться с каменных плит.

- Мы тоже пытались говорить с ними. Пытались напомнить им, что они люди. Но все тщетно. Они не понимают нас. И тебя тоже не понимают. И это уже не люди. Даже дикие звери не ведут себя так. Посмотри, что с ними стало.

Граф достал из стоящего рядом ящика кость с остатками полусгнившего мяса.

- Это единственное, что они принимают. Мы предлагали им пищу с нашего стола. Они отказываются её есть. Но они с удовольствием поедают сырое мясо.

Граф с величайшей осторожностью приблизился к решетке и бросил внутрь кость.

Три тела, до этого молча наблюдавшие за нами злыми, бездушными глазами, сорвались с места и набросились на подачку.

Внутри меня все передернулось, когда я увидел, с какой силой их крепкие зубы разгрызают твердую кость и рвут на себя добычу. И не увидел в трех переплетенных телах ничего человеческого.

- Я не могу больше здесь находиться.

Я задыхался. Сознание мое плыло, и готово было покинуть слабое тело. Я не хотел больше смотреть на то, что раньше называлось человеком.

Граф схватил меня за руку и потянул наверх. Туда, где царствовал свежий воздух. Туда, где не было чадящих факелов и непереносимых запахов умирающей человеческой души.

Прочь. Прочь.

На верхней лестнице я чуть отстал от Графа. Опершись рукой о стену, я склонился, и выплеснул из себя все то, что поглотил на торжественном приеме. Только после этого стало немного лучше.

Граф ожидал меня у дверей. И молчал. Он не оправдывался. И не оправдывал свой народ. Потому, что делать это ему было не нужно. Я почти верил ему. И Граф знал это.

Уже сидя в кресле, возле камина, со стаканом воды в руке, я пришел в себя.

- Неужели они все такие?

Граф, не глядя на меня, чуть развел лапами.

- Среди тех, кто приплывает на кораблях, есть разные люди. Мы слышали, как некоторые из них разговаривают между собой. Но речь эта мало похожа на человеческую. Отрывистые возгласы, неясные фразы. Год назад я посылал два корабля в ту сторону, откуда приходили люди. Мы должны были знать, с кем имеем дело. Один корабль пропал. А те, кому посчастливилось вернуться, рассказывали страшные вещи. Нет больше государств. Нет больше человеческого мира. По заброшенным дорогам бродят одичавшие люди, бросающиеся на все, что движется. В заброшенных, полуразрушенных городах и деревнях рыскают звери в облике человеческом. Только в глубине континента, в нескольких днях пути от побережья, сохранилось подобие былого величия человеческого рода.