Увидев самолёт, я понял, что передо мной СБ. Слишком много я в своё время прочитал книг по истории войны, чтобы перепутать. Но вот назвать модификацию или вспомнить какие-нибудь тонкости я не смог – не специалист и не фанат. Помнил я только, что взлётный вес у этого бомбардировщика где-то в районе восьми тонн и скорость была порядка четырёхсот километров в час, отчего и считался он в конце тридцатых машиной скоростной. «Странно, в мемуарах жаловались, что СБ легко загорались, а этот – вон, даже с горящим мотором сел и ничего. Хотя, возможно помогло то, что упал он на заболоченную пойму реки». Консоли обоих крыльев были обломаны. Попросив бойцов подсадить меня, я забрался на центроплан, где и обнаружил лючки бензобака. Немного повозившись, мне удалось открыть крышку, и в нос ударил резкий запах бензина. Я просунул в бак заборный шланг ручного насоса, правда пришлось заранее надеть удлинитель, поскольку имевшийся у нас немецкий насос был предназначен для бочек. Несколько движений рукоятью, и из выходного шланга в подставленную канистру потёк бензин. «Повезло, что при ударе бак не пробило! А то бы сгорел самолёт нафиг» – подумал я. Остановившись, я начал отдавать команды.

    – Сомов, залезай сюда! Качай. Вы трое, отнесёте канистры, как заполнятся, к грузовику и мотоциклу и перелейте топливо в баки. Трошин!

    – Да?

    – Ты с пулемётом заляг на берегу, через час тебя сменим. Тотен, ты – в карауле за старшего! Ваня, – позвал я Казачину, – бери инструмент и залезай сюда – будем турели с боезапасом снимать. Заодно прикинем, как в бомботсек залезть.

    После получения приказаний народ зашевелился, и работа пошла значительно веселее. Пятнадцать минут возни с гаечными ключами – и вот мы уже спускаем на верёвках верхнюю турель вместе с пулемётом. Конечно, можно было снять только пулемёт, благо он на шкворне крепится, но ведь турель можно на грузовик поставить или на «ублюдка»! Позвав наверх Дымова, и поручив ему выгружать ленты, мы с Ваней лезем к штурманской кабине. Мда, здесь придётся повозиться!

    Иван залезает внутрь, и, скрючившись, пытается отворачивать болты, которыми носовая турель крепится к самолёту.

    – Вань, пулемёты вначале сними.

    Он возится под водой и, в конце концов, вытаскивает один пулемёт. Глядя на погнутый ствол, я морщусь. Нехило его носом приложило, хорошо, что штурман выпрыгнул…

    Пока он возится внизу, я позвал пару бойцов, чтобы они помогли мне вытащить тела пилота и стрелка. Пока Казачина возился в кабине, мы отнесли погибших на берег, и, выкопав неглубокую могилу, похоронили. В песчаную почву под двумя соснами воткнули кусок дюраля с красной звездой, вырубленный топором из обшивки. Внутри звезды ножом я нацарапал фамилии и звания лётчиков.

    Потом мне пришлось лезть в штурманскую кабину, сменять Казачину.. Тесно, мокро и грязно. Я машинально постучал гаечным ключом по остеклению… «Чёрт, это же оргстекло!»

    – Ваня, скажи, чтобы топор принесли, будем фонарь рубить.

    – Зачем?

    – Он из оргстекла. Нам пригодится, да и кабину обдирать так проще будет.

    Так, совместными усилиями через час мы сняли с самолёта все четыре ШКАСа с турелями, два из них, правда, годны были только на запчасти, примерно тысячу патронов, и слили около ста пятидесяти литров бензина. В кузов «опеля» также отправились несколько листов дюраля и мешок, набитый оргстеклом. Его я предложил взять, вспомнив о популярности этого материала у советских туристов, как средства розжига костров в сырую погоду, да и для оборудования землянок к зиме тоже пригодится.