— Не забывайте, что здесь был город чародеев.
— Ну, не все же они тут чародеи! — резонно заметила жрица.
— Не все. Но я бы не стал выяснять, кто и в какой степени.
Склеп оказался невелик, но ухожен. И равнодушен к бушевавшим наверху бурям. Высокие, с гнома ростом, негасимые свечи по углам, орнамент из переплетенных восьмерок на низком постаменте и сам открытый гроб, из которого гостям улыбался не тронутый тлением господин в грубом домотканом балахоне. Глаза господина были закрыты.
— Посмотрим? — шепнул эльфу Макобер.
— На что тут смотреть?! — прошипел эльф. — Видишь дверь? Моли своего Ч’варту, чтобы за ней была не швабра, а проход в подземелье.
В глубине души эльф признавал, что склеп совсем не казался страшным или опасным. И то — «опасный склеп»… Похоже, это воспоминания о Лайгаше играют с ним дурную шутку.
Здесь было спокойно. Тихо и спокойно. Надежно.
Странно думать так про человеческие погребения. Все уходит в землю и произрастает из земли — в этом нет ничего удивительного, — но просить родственников зарыть тебя, да еще поглубже…
Эльфы называют себя «дыханием Эккиля». Эльф — это ветер, перебирающий ветви деревьев. А после смерти эльф — это пепел, рассеиваемый ветром…
— Мак, дверь тебя ждет не дождется!
— Куда она денется, — отмахнулся от Мэтта мессариец и потянул эльфа за рукав поближе к гробу. — Торрер, пойми, это мой единственный шанс!
— На что?! — не смягчился эльф. — Опять ищешь приключений на свою?..
— Верю, верю! — оборвал его Макобер, стараясь не повышать голос. — Ольтанским разговорным ты овладел в совершенстве. Цени: когда тебе еще доведется такое от меня услышать!
— Возле следующего же покойника. Так что за шанс?
— Проверить мое тайное оружие против неупокоенной нежити, — зловеще прошептал мессариец тоном престарелого некроманта. — Помнишь, как нам в тот раз досталось? Вот и прикупил при случае…
Эльф поежился:
— В Трумарите?
— А то! Три штуки! Ну не в бою же их опробовать…
— Так они же против неупокоенной, — попытался вразумить друга Торрер. — А здесь, по-моему, все очень даже упокоенное.
— Да ты хоть знаешь, что такое нежить? — не сдавался мессариец. — Нежить — это тот, кому уже не жить. Не жилец, в общем. Понимаешь?
— Ну?
— А «неупокоенный» на ольтанском — это тот, кому покоя не дают. Такие, как мы, например. Нет, скажи, чего ты боишься?
И в самом деле, чего он боится? Того, что у Макобера хватит ума поднять покойника из гроба? Ума-то, может, и хватит, да только одним умом тут не обойдешься…
— Эй, ну что вы там копаетесь? — вновь поторопил их Мэтт.
— Сейчас, сейчас. Понял, чудо ты наше вечнозеленое? Ты вот знаешь, почему он так сохранился?
— Бальзамирование какое-нибудь, — вполголоса предположил эльф. — Пойдем, а?
— Вот заладил! — искренне возмутился Макобер. — Покойников боишься, а еще магом хотел стать. Хочешь, я поклянусь, что даже пальцем до него не дотронусь?
— Клянись!
— Чем? — опешил мессариец, не ожидавший такого оборота.
— А чем обычно люди в таких случаях клянутся? — осведомился Торрер.
— Люди? — оживился Макобер. |