Сегодня станции видно не было.

Дальский оглянулся на стол и снова передернул плечами. Как перед прыжком в бездну. В желудке пульсирует что-то холодное, пальцы рук – дрожат, мелко, почти незаметно. Но руки все равно придется чем-то занять. Не хватало еще, чтобы признаки его слабости были замечены. Слабые не имеют ни малейшего шанса удержаться на самом верху ни сейчас, ни тем более после того, что произойдет сегодня.

Глянув на часы, Дальский все-таки заставил себя подойти к столу и сесть в кресло. Поправил галстук, воротник сорочки. Достал из ящика стола хрустальную пепельницу, заполненную жемчугом. Слышал, что кто-то из политических деятелей прошлого любил перебирать драгоценные камни в кармане пиджака. Брильянты с изумрудами выглядели бы слишком вызывающими, а вот жемчуг вполне подходил.

Дальскому не без намека подарили несколько четок – католические и саббах от муфтия Харькова, но он, с благодарностью приняв, публично ни разу не взял их в руки. Он – вне религиозных конфликтов. Он на стороне города, а не конфессии. Любой конфессии.

Осталось полторы минуты.

Можно было вывести изображение собеседника на наноэкраны, напыленные прямо на глаза, но ТОТ ЧЕЛОВЕК просил пользоваться обычным экраном. А его просьбы стоило выполнять.

Тридцать секунд.

Дальский протянул руку к клавиатуре. Прохор Степанович был консервативен в отношении своего тела, не вживлял в него ничего, сверх действительно необходимого. Он бы и от «балалайки» отказался, если бы без нее сейчас можно было обойтись.

Время.

Экран засветился, и Дальский увидел лицо ТОГО ЧЕЛОВЕКА. Собственно, лицом оно не было – светло-серая наномаска скрывала черты, закрывала глаза, не оставляя шанса даже попытаться распознать впоследствии собеседника по рисунку сетчатки.

– Добрый день, – сказал ТОТ ЧЕЛОВЕК. – Мы собирались сегодня поболтать, так сказать, накануне, чтобы убедиться в готовности всех заинтересованных лиц. Я прошу не выключать связь, что бы ни произошло в течение ближайшей минуты. Если вы попытаетесь выйти из разговора, я буду вынужден принять очень жесткие меры. Мы договорились?

– Да, – тихо проронил Дальский.

– Тогда – внимание, – изображение наномаски исчезло с экрана, тот на мгновение померк, а потом засветился снова, разделившись на несколько десятков маленьких окошек. И в каждом оказалось изображение человека. Мелкое, но узнаваемое.

Себя Дальский обнаружил третьим во втором ряду. Справа от него был начальник Службы Безопасности СЭТ Иоахим Пфальц, слева – Абдула Тарле, глава мелкой канторы, занимавшейся торговлей спецоборудованием. Товары Абдулы позволяли всем желающим обходить системы безопасности, проникать в сейфы и отнимать жизни самыми экзотическими способами. Всех людей, лица которых появились на экране, Дальский знал.

С кем-то общался часто, кого-то старательно избегал, чтобы не скомпрометировать себя в глазах Наблюдательного Совета, но кто все равно занимал в жизни Свободной Экономической Территории очень важное место. Сейчас Дальский мог одновременно видеть лица всех серьезных игроков СЭТ, и выражения лиц этих игроков были далеко не восторженными.

– Вы хотели поговорить со мной, – сказал ТОТ ЧЕЛОВЕК. – С глазу на глаз, так сказать. И полагали, что только вы единственный, кто получил от меня предложение… Вы очень хотели оказаться единственным. Но мы же с вами понимаем, что в одиночку вы ничего не сможете сделать ни для меня, ни для себя… Не нужно ничего говорить, я все равно отключил звук. Только после того, как я закончу, право голоса получит тот, кому я разрешу.

Три десятка ртов беззвучно открывались, три десятка лиц краснели или бледнели, но никто от связи не отключился. «Они все знают цену слова ТОГО ЧЕЛОВЕКА», – подумал Дальский.