На гражданском канале прозвучал сигнал тревоги, после которого последовал встревоженный голос женщины.

— У нас беглый погрузочный мех на поле. Он… вот дерьмо. Он движется к метеорному массиву.

Когда Филип вёл свою команду вдоль кратера, в его ушах лились каскадом паника и тревога. Вокруг них поднимались слабые облака пыли и не оседали, расширяясь как туман. Погрузочный мех, не реагировавший на перехват управления, пересек нейтральную зону в больших кругах света фар орудий метеорной защиты, на минуту их ослепив. Четыре марсианских пехотинца вышли из своего бункера, как требовал протокол. Их вооруженная броня позволяла им скользить по поверхности, как по льду. Любой из них мог убить всю его команду, ничего не почувствовав, кроме минутной жалости. Филип ненавидел их всех и каждого в отдельности. Ремонтные бригады уже взбирались на поврежденный массив. В течение часа всё будет восстановлено.

Двенадцать минут, сорок пять секунд.

Филип остановился, оглядываясь на свою команду. Десять солдат-добровольцев, лучшее, что мог предложить Пояс. Никто, кроме него самого, не знал, почему миссия по нападению на марсианское складское хранилище была важна и к чему она могла привести. Все они готовы умереть, если он так скажет, поскольку знали, кем он был. Кем был его отец. Филип почувствовал это в животе и в горле. Не страх — гордость. Это была гордость.

Двенадцать минут, тридцать пять секунд. Тридцать четыре. Тридцать три. Лазеры, которые они поставили, ожили, нацелились на четырех пехотинцев, на бункер с резервной командой, на ограждения периметра, на мастерские и казармы. Марсиане повернулись, их броня настолько чувствительна, что заметила даже легкое прикосновение невидимых лучей света. Когда они двинулись, то сняли своё оружие. Филип увидел, как один из них заметил его команду и перенацелил пистолет с лазеров прямо на них. Прямо на него.

Он затаил дыхание.

Восемнадцатью днями ранее корабль, Филип даже не знал какой именно, где-то в системе Юпитера совершил огромное ускорение на десяти, а возможно и на пятнадцати g. За наносекунду, определенную компьютерами, корабль выпустил несколько десятков вольфрамовых болванок с четырьмя ракетами, обвязанными множеством дешевых одночастотных датчиков. Они были достаточно сложными, чтобы называться машинами. Шестилетние дети каждый день мастерили вещи куда более изощренные, но с ускорением до ста пятидесяти километров в секунду им не требовалось быть сложными. Достаточно было лишь указать направление.

К тому моменту, как сигнал передался от глаза Филипа дальше, по его оптическому нерву, в кору головного мозга, всё было кончено. Он узнал о тяжелом ударе по месту, где стояли пехотинцы, что нанесли две новые маленькие звездочки, которые были военными кораблями, уже после того, как противник был мертв. Он активировал свой радиоприемник.

— Ichiban[Отлично.], — сказал он, гордясь, что его голос звучал спокойно.

Вместе они спустились по кратеру, шаркая ногами. Марсианские верфи были как из сна, языки пламени поднимались из разрушенных мастерских — это выгорали хранившиеся там газы. Мягкий снег взлетел из казарм, когда высвобожденная атмосфера рассеялась и замерзла. Пехотинцы погибли, их тела разорвало и разбросало по местности. Облако пыли и льда заполнило кратер, только указатели на его дисплее показали, где находились цели.

Десять минут, тринадцать секунд.

Команда Филипа разделилась. Трое шли по центру открытого пространства, найдя место, достаточно широкое, чтобы развернуть тонкую черную углеродную структуру эвакуационной платформы. Двое других держали автоматические пистолеты, готовые стрелять в любого, кто вышел бы из обломков. Ещё двое побежали к оружейному складу, а трое пошли с Филипом к базам снабжения.