Итак, знали. Кто именно? Вряд ли об этой операции докладывают лично Примакову, хотя вполне может быть, что новый «академик» разведки интересуется именно этой операцией. Примаков был специалистом по Ближнему Востоку, а Индия и Пакистан также могли входить в сферу его непосредственных интересов. Но зачем ему такой спектакль с наблюдением? Чтобы понервировать своего агента перед выполнением ответственного задания? Не похоже.
Знает о задании Дронго и заместитель Примакова. Этот самоуверенный генерал. Он тоже профессионал. Кроме того, он только получил свое назначение и должен стараться изо всех сил, чтобы утвердиться в новом качестве. Может быть, это его личная инициатива. Проконтролировать продвижение агента за рубежом. Тогда зачем столько людей? Раскрывать своего агента перед операцией! Это не просто непрофессионально, но и опасно. Операция может сразу сорваться, и генерал вылетит со своей новой должности, не успев даже к ней привыкнуть.
Полковник Родионов. Он из бывшего Второго управления. Контрразведка. Работники этого управления в основном остались у Бакатина. Может быть, он решил подстраховаться и доложил о нашем разговоре в своем ведомстве? Но почему так топорно? Что за стиль наблюдения! И потом, почему за мной нужно посылать офицера из посольства? Его же знает в лицо почти каждый поляк. Если специально подставляют, тогда конечно. Но кому это выгодно? Они же могут просто все загубить… От напряжения болела голова.
В аэропорту он поймал такси и поехал в отель «Империал», где его уже ждал заказанный для сотрудника ООН комфортабельный номер. В аэропорту он не заметил слежки, но это не значило, что наблюдение снято.
В отеле вежливый портье проводил его до номера и передал письмо представителя Комитета экспертов ООН с просьбой зайти завтра утром к десяти часам в конференц-зал, где будет совещание прибывших экспертов. Регистрация начнется в девять утра.
В своем номере он добросовестно потратил два часа, пытаясь найти подслушивающие устройства. Ему повезло. Он обнаружил сразу несколько «жучков», причем разных модификаций. В телефонном аппарате он ничего не нашел. Это означало, что прослушивалась вся линия. Эта непонятная операция нравилась ему все меньше и меньше. Вечером он должен был встретиться со своим связным. Ненужных паролей и тем более смешных опознавательных знаков не было. Он знал связного в лицо. До условленного времени оставалось три часа.
В телеграмме, посланной в Москву из Берлина, он скрытым шифром сообщал о ведущемся наблюдении и просил через связного срочно объяснить, что происходит. Остаются ли в силе прежние инструкции или случилось нечто исключительное. Телеграмма была грубой, и они должны были среагировать. Во всяком случае, через три часа он узнает об этом. Наличие подслушивающих аппаратов в номере не очень его удивило. Эксперты специального комитета ООН почти всегда пользовались вниманием со стороны спецслужб тех стран, где они в данный момент работали.
Но «жучков» было слишком много. Кроме того, они были разных модификаций, а это указывало, что интерес к нему проявляют по меньшей мере сразу два различных ведомства. В аппаратах разведки и контрразведки любой страны мира сидели такие же бюрократы-чиновники, как и в других ведомствах. У любой разведки мира в гостиничный номер могли быть установлены «жучки» только одной модификации. Разброс в использовании технической аппаратуры не допускался. Это означало, что, кроме австрийцев, если они действительно проявляли какой-то интерес, его скромная персона заинтересовала и другую сторону. Возможно, это была его собственная страна, но не исключалась вероятность и другой стороны.
Подумав немного, он встал, собрал все «жучки» и утопил их в унитазе. «В конце концов, даже эксперт ООН не обязан быть абсолютным идиотом», – весело подумал Дронго.
«Сегодня я устрою скандал нашему связному», – злорадно решил он. |