— Да-а… — протянул Борис Сергеевич и снова двинулся по тропинке. За ним последовал Лебедь. Они шли несколько минут молча, пока шеф не нарушил молчание: — Мир меняется, Андрей. Все уже становится не так, как раньше.

— Вы про «компьютерщиков»? — спросил Лебедь.

— Я про жизнь, Андрей. Что-то происходит, и это что-то проходит рядом с нами, а мы не можем этого понять. И не поймем, пока не почувствуем, что не мы делаем перемены, а перемены заставляют нас подстраиваться под них. И вот это самое страшное.

Борис Сергеевич опять остановился и отряхнул с плеч насевший снег.

— Проверишь этих, новеньких. И постарайся использовать их. И поторопись с исследованиями. Мы должны знать причину этого непонятного явления раньше, чем наступит время, когда каждый школьник, севший за компьютер, сможет работать на уровне специалистов, отдавших за эти умения годы.

Они повернулись и пошли обратно. Прошли мимо охранника, неотрывно следовавшего за ними на расстоянии десяти метров, который выждал, пока они опять удалятся на необходимое расстояние, и последовал за ними; подошли к дому — трехэтажному особняку с пристроенными по краям двумя высокими башнями. У подъезда прогуливался еще один охранник с автоматом наперевес.

На одной руке у него был намотан поводок, пристегнутый другим концом к шипастому ошейнику. Обладатель ошейника, черный мускулистый ротвейлер, настороженно наблюдал за двумя людьми, остановившимися на ступеньках у входа в дом между мраморными колоннами.

— Андрей, а тебя не пугает то, что сейчас происходит? — спросил Борис Сергеевич.

— Что именно?

— Помнишь Сашу Солоника? Македонского? Я беседовал с ним давно, в «Крестах». Интересный был человек, кстати. Знаешь почему он стал наемником? Он сказал мне, что все люди делятся на волков и овец. Не хорошие и плохие, не злые и добрые. Волки и овцы. Овца может быть жирной и сильной, волк может быть старым и больным, но волк всегда останется волком, а овца никогда не сможет стать хищником. Себя Саша называл волком. Таких, как он, — мало. Я не стал с ним спорить тогда, хотя не был согласен с этой теорией. Не важно. Смысл его рассуждений мне был понятен. Он не был просто исполнителем, я бы его назвал свободным художником… не в этом дело. Андрей, если следовать его мыслям, то сейчас… слишком много волков появилось. И будут появляться.

— Да какие они волки? Скорее, волчата… — махнул рукой Лебедь.

— Нет, нет… именно волки. Ты думаешь, здесь возраст имеет значение? Или то, что они руками умеют махать и курок спускать? Нет. Они убивать могут. А это самое главное. Воспитать человека безразличным к чужой жизни легко, а вот воспитать так, чтобы он сам мог убивать… для этого мало быть солдатом. Для этого надо быть волком. Раньше такого не было. А теперь… Но что поменялось? Что? Неужели все дело в насилии, которое вбивается в мозги детей с самого раннего возраста? В фильмах, играх, книгах… в жизни. Или волчья натура уже сидит в каждом из нас с рождения и ждет своего часа, чтобы вырваться на волю?

— Мне кажется, — осторожно заметил Лебедь, — что дело не в насилии. Они просто не различают границ между игрой и жизнью. Для них это не жестокая жизнь, а что-то вроде этапа в игре.

— А тот парень, Максим… который не хотел сначала работать… он же понимал, что они делают. Понимал, и все-таки он тоже стал таким. Значит, причина не в том, что они живут игрой в жизни.

— В любом правиле могут быть исключения.

— Нет, Андрей, здесь дело не в исключениях. Есть что-то, из-за чего они получают своё мастерство.