Потому что не чувствовал ни хрена. Никакой боли. Словно это не его рука.

Тупо смотрел на скалящегося сфинкса, черного-пречерного на светлой коже, не видимого никому, кроме Сергея…

Чуть позже, краем сознания, Санёк зафиксировал опасность: к нему пытался прорваться какой-то мужик, удивительно похожий на убитого Кнута, орал, широко разевая пасть (слышалось как сквозь бируши), махал топором… Но хирдманы Хрогнира Хитреца скрутили, оттеснили горластого.

– Пей! – В зубы Санька сунули горлышко.

Он глотнул, ожидая, что во фляге пиво… Но оказалось кое-что покрепче. Местная самогонка. Как потом выяснилось, делали ее из того же пива, но по принципиально другой технологии. Зимой вымораживали из напитка воду. Пойло, конечно, послабже водки, но внутри потеплело, и Санёк «разморозился». Вернулся слух и нормальное восприятие мира. И жгучая боль в раненой руке – в придачу.

– Я приберу пока, – крикнул Сергей, указывая на кучу боевого железа, сложенного перед Саньком.

Только узнав меч Костедробителя, Санёк сообразил: это трофеи. Он выиграл хольмганг, и оружие проигравшего теперь принадлежит ему.

– Прибери, – согласился Санёк. С его правой рукой теперь только тяжести таскать.

Черт! А как же вик? Он же теперь не может ни грести, ни сражаться! Вот засада!

Радость победы сразу потускнела.

Санёк попытался встать… Ему тут же помогли, а напротив оказался сам Хрогнир.

– Хороший бой! – похвалил ярл. – Я рад, что ты не дал себя прикончить, дренг! Очень рад! Чую, в нашем вике ты еще себя покажешь!

«Он не собирается списывать меня на берег», – обрадовался Санёк.

– Пойдем, – сказал Хрогнир. – У тебя осталось дело, которое надо закончить.

Олаф Бьернсон пребывал в горе и ярости. Одновременно. Не скрывал этого, но вел себя корректно. Зато оба его сына орали за десятерых. Жаждали отомстить за убитого братца.

Их желание можно было понять. И нежелание Санька с ними драться – тоже. Раненый, он не справился бы даже с младшим, а они вели себя так, будто планировали наброситься на Санька одновременно.

К счастью, Санёк был не один.

– Месть – это богам любо, – сказал Хрогнир-ярл, когда папа Олаф велел сыновьям заткнуться.

– Можно решить дело выкупом, – мрачно предложил Олаф. – Пятьдесят марок серебром. Кнут был могучим воином. Моим наследником.

– Не таким уж и могучим, раз его прикончил дренг, ни разу не ходивший в вики, – заметил кто-то из хирдманов. – Десяти и то много!

– Тише! – рыкнул ярл. – Я не собираюсь торговаться. И выкупа за кровь не будет. Разве что сам Сандар решит иначе…

Санёк предпочел бы откупиться. С деньгами у него проблем не было, а вот бой его, однорукого, с любым из братьев… Вот это точно проблема. Но ведь и ярл понимает, что Санёк не в лучшей форме. Значит, у Хрогнира есть какой-то план. Хитрый. Ведь не зря у него такое прозвище.

Так что Санёк мотнул головой. Нет, он откупаться не станет.

– Твой сын оскорбил моего дренга, – веско произнес ярл. – Причем сделал это… – Взгляд в сторону не слишком опечаленной гибелью жениха Фольки: —… без серьезного повода. Это все слышали. И видели, насколько твой сын был сильнее моего дренга. Но он мертв и что это значит?

– Это значит: за кровь надо заплатить! – проворчал Олаф.

– Это хольмганг, сын Бьерна, – напомнил Хрогнир. – Здесь решают не только воины. Здесь решают боги. А раз так, я бы объявил этот хольмганг свободным.

«Свободным, значит – свободным от мести, – вспомнил Санёк уроки мастера адаптации. – И в этом случае у родни погибшего не должно быть никаких претензий к победителю».