В борьбе прошло минут пять-семь, руки, рубаха и штаны Егора были в крови. В крови был и проводник, мужественно бросившийся на помощь. И не понятно было, чья где кровь – где гвинейская, где российская, все смешалось.

– Черт, – простонал Егор, пытаясь выдавить улыбку на ссохшихся губах – Я думал, что у меня кровь голубая.

– Что сказал? – не понял проводник.

– Я к тому, что бабушка покойная мне в детстве рассказывала, что из дворян мы.

– Кто такой «из дворян»? – не понял проводник.

– НУ, вождь, в смысле.

– А, вождь – это хорошо, много свиней, два жена. Хорошо.

– Ну, свиней у меня нет, и жена одна, но дело не в этом. Ты мне правду скажи, хвост крепко держишь? Есть у меня желание передохнуть и зализать раны. Так что ты одной рукой хвост держи, а главное, второй – за шею: хвост она и сбросить может. А вот голову – вряд ли.

В ходе «пересменки» не обошлось без новых травм. Когда проводник перехватывал руки, игуана исхитрилась и хрястнула длинным, покрытым жесткими чешуями хвостом попав по губам проводнику и по глазу Егору. Проводник тонко взвизгнул, но шею красотки не отпустил. Глаз у Егора оказался, слава Богу, цел, хотя и наполнился от боли и неожиданности слезами.

– Не плачь, девчонка, пройдут года… – заорал, чтобы отвлечься от боли, Егор песню своей армейской юности.

Проводник, похоже, не разделял его оптимизма. Радость хозяина он понял по своему:

– Игуану, хозяин, трудно приручить. Так и будет кусаться и царапаться.

– Ничего, надо будет – приручим. Это уже не твоя забота.

– Игуану, хозяин, можно держать только в ящике с проволочной сеткой.

– За решеткой, имеешь в виду?

– За решеткой, – согласился проводник. – И обязательно отдельно от других тварей. Один раз я одному старому бельгийцу для зоопарка, поймал большую анаконду, кумуди – по местному. А потом – как сегодня, обе руки в крови по локоть были, – поймали мы с ним игуану. А ящик с сеткой один был…

– И вы, значит, обеих страстных девчушек в одну камеру? Неосторожно.

– Так не было другой ящик с сеткой. Один ночь оставил. Глянул перед сном – а кумуди в клубок свилась в одном углу, игуана глаза закрыл – в другом углу ну, думал, за одна ночь ничего не будет. Утром пришла…

– Кто пришла?

– Я пришла. Утром. Гляжу в ящик под сеткой, – что такое? Глазам своим не верю.

– Анаконда проглотила игуану?

– Наоборот. В ящике – одна игуана. Нет анаконда.

– Может, сбежала?

– Ящик сеткой стальной закрыт. Сетка цел.

– И куда же делась анаконда? Не хочешь же ты сказать, что игуана за ночь сожрала гигантскую анаконду?

– Не всю.

– Это как?

– Очень большой был анаконда, такой длины, как пять тебя, если всех вас положить друг за другом, голова – ноги, на песок.

– Метров десять? Не может быть…

– Я сказал, – не всю скушал.

– Ты сказал, да я не понял.

– Хвост торчал.

– Чей хвост.

– Кумуди.

– Хвост анаконды торчал? Откуда?

– Изо рта игуаны. Такой большой кумуди был – весь в неё не влез.

Поместив игуану в надежную клетку, обработав и тщательно промыв раны, сделав себе и проводнику противостолбнячные уколы, Егор дал себе передышку всего в час. В этом районе реки задерживаться надолго было опасно.