Гавриил Степанович не обувался, а потому ступал неслышно, как по воздуху. Поминутно озираясь и потея от напряжения, он миновал коридорчик, закрыл за собой дверь общей комнаты, где семья собиралась за столом по праздникам. Тогда на диване спали гости, то и дело наезжавшие к хлебосольной Лене. Но этим утром здесь тоже было пусто, чисто и прохладно.

Лоджия выходила на запад, и солнце появлялось в комнате ближе к вечеру. Старшинов повернул ручку двери, плечом вперёд протиснулся в узкую щель и несколько секунд любовался голубым весенним небом. Подумал, что уже скоро любимые его майские праздники и день рождения супруги.

Деревья окутались зелёной дымкой, из-под земли лезла молодая трава. Он послушал чириканье воробьёв, а потом неторопливо нагнулся, будто хотел достать из ящика инструмент. Но не поднял крышку, а придвинул ящик поближе к ограде. Поставил на крышку ногу в носке, проверяя, прочно ли стоит ящик на скользкой плитке пола лоджии. Потом, крякнув, оттолкнулся левой ногой, вздёрнул своё тело на полметра вверх. Покачался, балансируя руками, и удивился своей внезапной неловкости — его спортивной форме завидовали и куда более молодые коллеги.

Всё-таки странно, подумал Старшинов. Я же человек, я хочу жить, хочу дышать. Хочу, но не могу. Не имею права после того, что произошло по моей вине…

Перед Старшиновым распахнулась бездна. Он застывшим взглядом провожал маленькие, будто игрушечные, автомобильчики, которые снова по залитому утренним солнцем проспекту. Зря он не принял стопку-другую — легче было бы сделать последний шаг. Но судья тотчас же грубо оборвал цепочку малодушных мыслей. Нет, сучок, ты должен умереть в здравом уме и твёрдой памяти, даже в малом не облегчая свою участь. Тебе предстоит в полном сознании пролететь все двенадцать этажей и удариться о землю.

Старшинов перекинул ногу через ограду, сел на неё верхом. Всё-таки он отвернулся от зияющей справа пустоты. Взглянул налево, на застеклённую дверь, и вздрогнул, увидев морду Джека. Пёс открыл дверь в гостиную, подбежал к выходу на лоджию, встал на задние лапы и завыл, заскулил, моментально поняв всё.

Люди завтракали, разговаривали, смеялись, не подозревая, что сейчас случится. Думали о пикниках и именинах. А вот пёс успел застать хозяина живым. Он налегал на дверь и скулил, даже стонал; потом хрипло залаял. Гавриил Степанович услышал лай и понял, что жена и сыновья сейчас прибегут сюда.

Растерянно и жалко улыбнувшись собаке, Старшиной зажмурился. Перенёс через барьер вторую, внезапно одеревеневшую ногу. Держась сведёнными судорогой руками за последнюю свою опору, он сполз пониже, набрал в грудь воздух, на мгновение замер. И, внезапно, всё вспомнив, возненавидев себя, шагнул вперёд.

Судья ещё успел порадоваться тому, что нашёл в себе силы выполнить намеченное, преодолеть свой страх и воздать себе по заслугам…

Кирилл Железнов, покачиваясь и тяжело дыша, подошёл к камину и пошире расставил ноги. Но всё равно не удержал равновесие и уронил на пол только что наколотые дрова, которые с грохотом разлетелись по комнате. Кирилл бросился было их подбирать, но быстро сник, махнул рукой. Не поднимаясь с пола, протянул широкую ладонь, взял с сервировочного столика бутылку «Кристалла», припал к горлышку. Когда оторвался, почувствовал, что тоска ослабла, и ухмыльнулся сквозь слёзы.

Кирилл укладывал особым образом дрова, а после, священнодействуя, растапливал камин. Но хмельное сознание то и дело мутилось, дробилось и уводило мысли в прошлое, которое уже никогда не вернётся. Урони он вот так охапку двор раньше, задержись в сарае на час, напейся, как свинья, Верка прибежала бы выяснять, что стряслось. А он обнял бы жену за талию, уткнулся бы лицом в её круглый живот. И стали бы они целоваться, как сумасшедшие, хохоча до упаду.

А чего не подурачиться законным супругам, когда между ними любовь? Они ждут наследника. Их дом на балтийском побережье — полная чаша.