— Я не это хочу знать, — сказал рабби, бросив на него пронзительный взгляд. — Я не спрашиваю о том, что сделали мальчики. Мы не знаем, что они сделали! Не было суда, не было свидетелей, не было приговора! Я спрашиваю, как они могли забросать мальчиков камнями, — вот о чем я спрашиваю. Где же Закон, где справедливость?

Могло показаться, будто он недолюбливает своего племянника, судя по той манере, в которой он отвечал, однако на самом деле рабби обожал Иасона. Сыновья раввина умерли. Иасон помогал ему сохранять молодость духа, и каждый раз, когда племянник покидал Назарет, рабби делался отстраненным и забывчивым. А как только Иасон появлялся на пороге, вернувшись из далеких краев со связкой книг за плечами, рабби возвращался к жизни. Иногда, когда они обменивались колкими замечаниями, рабби казался настоящим мальчишкой.

— Да, и что они станут делать, — спросил Иасон, — когда отец Йитры спросит с тех детей, которые затеяли дело. Они ведь тоже дети, как ты знаешь, эти подростки, что болтались по тавернам. Но они трусливо сбежали, сбежали раньше, чем полетели камни. Наум, может быть, даже посвятит остаток жизни поиску этих мальчиков.

— Дети, — произнес мой дядя Клеопа, — дети, которые, возможно, даже не понимают, что видели. Что такого, что двое юношей спят под одним одеялом в зимнюю ночь?

— Все уже в прошлом, — сказал Иаков. — Разве мы собираемся теперь начать суд, какого не смогли устроить раньше? Все кончено.

— Ты прав, — сказал рабби. — Но пойдете ли вы к матери и отцу, сделаете ли это вместо меня? Если пойду я, то буду плакать слишком много и слишком долго и разгневаюсь. Если пойдет Иасон, он наговорит много ненужных слов.

Иасон невесело рассмеялся.

— Ненужных слов. О том, что эта деревня — просто жалкая кучка пыли? Да, такие ненужные слова я скажу.

— Ты не обязан жить здесь, Иасон, — заметил Иаков. — Никто не станет уверять, что Назарету нужен свой греческий философ. Возвращайся в Александрию, в Афины, в Рим, туда, куда ты вечно сбегаешь. Разве нам нужны твои философствования? И никогда не были нужны.

— Иаков, будь терпелив, — сказал Иосиф.

Рабби взывал к Иосифу, словно не слышал ни слова.

— Ступайте к ним, Иосиф, ты и Иешуа, вы всегда умеете найти верные слова. Иешуа может утешить любого. Объясните Науму, что его сын и сам был ребенок, так же как Сирота. Ах, бедный Сирота!

Мы уже собирались уходить, когда Иасон боком приблизился ко мне и сверкнул глазами. Я поднял голову.

— Берегись, чтобы люди не начали говорить что-то подобное и о тебе, Иешуа, — сказал он.

— О чем это ты толкуешь? — потребовал ответа рабби.

Он поднялся со стула.

— Не обращай внимания, — негромко произнес Иосиф. — Это пустяки, просто Иасон скорбит и о том, чего нет.

— Как, ты утверждаешь, будто об Иешуа не ходят странные слухи? — спросил Иасон, пристально поглядев на Иосифа, а затем на меня. — Ты же знаешь, как тебя называют, мой молчаливый и неколебимый друг, — обратился он ко мне. — Тебя называют Иешуа Безгрешный.

Я засмеялся, отвернувшись, чтобы не подумали, что я смеюсь ему в лицо. Однако на самом деле я смеялся ему в лицо. Он продолжал говорить, но я его не слушал. Я разглядывал его руки. У него были красивые нежные руки. И часто, когда Иасон разражался гневной тирадой или читал длинный стих, я просто рассматривал его руки. Они вызывали у меня мысли о птицах.

Рабби внезапно схватил Иасона за край накидки и замахнулся на него правой рукой, словно желая ударить.