Судьба Запределья не волновала Предателя. Не волновали его и цитадель Адского Пламени, и резервуар Кривого Клыка. Разве что в качестве вех на пути к главной цели.

Вандель видел то, что упускали из виду прочие советники: дальше Иллидан ничего и не планировал. Он стоял на краю великой бездны, собираясь броситься во тьму. Все, что происходило – взятие крепостей, прибытие Альянса и Орды, – было для него делом второстепенным. Вандель знал: несмотря ни на что, в ближайшие месяцы все это пойдет прахом. Не выживет никто. И неважно, пойдут иллидари за владыкой или останутся в Запределье воевать с Легионом или Альянсом и Ордой – погибнут все. Главное – чтобы смерть не была напрасной. И если сказанное Иллиданом хоть сколько-нибудь правдиво, тогда и думать нечего.

Вандель коснулся амулета, который так давно сделал для сына, Хариэля. Он пошел за Иллиданом с одной целью – отомстить Пылающему Легиону. И пойдет до конца, даже если ему предстоит умереть.

Было видно, что остальные охотники на демонов приняли то же решение. Эльфы крови, похоже, традиционно думали, как бы обратить ситуацию в свою пользу.

Вандель приготовился последовать за Иллиданом, что бы ни случилось.

Предатель в зале совета зябко обхватил себя крыльями. Сделал девять шагов и развернулся, а почувствовав на себе чужой взгляд, выпрямился, расправил крылья и скрестил на груди руки. Двери закрылись, и Вандель понял: даже хозяин, и тот сомневается.

Опустевший зал совета казался просторнее, а в абсолютной тишине он и вовсе напоминал склеп. Иллидан подошел к столу и посмотрел на захваченные врагом крепости: каждая из опрокинутых резных фигурок означала тысячи смертей, реки крови. А ведь он уже давно перестал следить за подобными вещами. В игре, которую вел Предатель, десятки тысяч потерянных жизней были малой ценой.

Когда-то давно подобные потери еще обеспокоили бы его. Головой он это понимал, однако сердце оставалось глухо; он не испытывал даже тени былых чувств, и это его тревожило. Иллидан так долго подавлял в себе сомнения, заставлял себя беспокоиться лишь о том, что касается его войны. И вот, стоя в пустом зале совета, он слышал только эхо умолкших голосов.

И Вандель, и Акама не зря сомневались: вполне возможно, Иллидан не прав. Вполне возможно, его не зря называют безумцем. Он взял со стола вырезанную из кости копытня фигурку орка и повертел ее в пальцах. Сколько орков Скверны он без раздумий отправил на бойню? При необходимости Иллидан мог назвать точное число: его память чародея вмещала списки всех воинов. Но смысл был не в этом.

Он почти забыл, что охотники на демонов одной с ним крови, что они ему ближе других иллидари. Предатель шел дорогами, которые отдалили его от родного племени. Он десять тысяч лет провел в заточении, в темнице, где рядом были только Майев и Стражи, да и те с ним почти не общались. Десять тысяч лет в одиночестве, наедине с собственными мыслями, планами и видениями. Десять тысяч лет он лелеял темные мысли, пробуя на прочность оковы, которые никак не мог разорвать, – пока, наконец, Тиранда его не освободила. Иллидан подумал, что пора бы навестить Майев и осуществить часть заслуженного ею наказания.

Раздавив фигурку орка, он швырнул ее на стол. Не время было отвлекаться. Надвигалась война. Тут же шевельнулся червячок сомнения и принялся грызть его изнутри: что если он ошибся? Что если просчитался? Видения – не обязательно достоверны. Возможно, есть иной путь, а Иллидан его проглядел. Возможно, он слеп и не видит пути, который может привести к победе без стольких жертв. Предатель искал и искал, но не находил его, однако это еще не значило, что такого пути не существует вовсе.

Иллидана прозвали Предателем, Предателем его и запомнят… если, конечно, выживут, да и то лишь благодаря ему (хотя никогда о том не узнают).