Череп пронзила обжигающая боль.

Наступила тьма.

И тишина.

Охваченный мучительной болью, Вандель проснулся. Он не мог сообразить, где находится. Не видел ничего, лишь проблески мерцающего света. Дрожащими пальцами Вандель коснулся лица – и страхи его оправдались: глазницы были пусты. Он и правда вырвал себе глаза.

Ванделя вдруг обуял дикий страх. Может, он умер? Он ничего не видит… А вдруг страшный ритуал его прикончил? И теперь его душа бродит в холодной пустыне, которую он видел во время обряда? Урывками пришли воспоминания, осколки видений, подаренных съеденным сердцем гончей. Вандель только порадовался, что не может вспомнить всего: если бы его снова накрыло волной такого ужаса, разум не выдержал бы.

Он попытался встать, но не смог – упал и ударился головой о каменный пол. Во тьме вспыхнули искорки. Мелькнула робкая надежда, что это возвращается зрение… но нет, Вандель знал: он слеп и беспомощен.

С его губ сорвался безумный смех. Он жаждал силы, чтобы убивать демонов, а теперь даже ничего не видит. Он был полон стремления сражаться с Пылающим Легионом, однако выяснил, что враг неуязвим.

Вандель преисполнился отчаяния, а где-то в глубине его души демон пировал. Он насыщался горем, лакомился гневом.

Вандель заплакал бы, но больше не мог. В отчаянии, он накрыл пустые глазницы руками.

Глава десятая

За четыре месяца до падения

За приближением Майев бесстрастно наблюдали воины в блестящих нагрудниках и плащах с эмблемой наару, верхом на закованных в броню элекках. Они, должно быть, встречали армии куда крупней ее отряда. Во время странствий по Запределью Майев еще не попадались города больше Шаттрата; по величине он дал бы фору любой из столиц Азерота. Стены его были так высоки и широки, что за бойницами по ним могла пройти колонна запряженных копытнями тележек и Майев не увидела бы их. Впрочем, из-за стен выглядывала устремленная шпилем в небо башня, а над самим городом высились горы, защищая подступы к нему с севера.

Над головами у эльфов и дренеев пролетело огромное создание и скрылось в пределах Шаттрата. Вот бы Майев в армию этих летающих скатов: оседлав их, ее воины смогут быстро и без потерь наносить удары по неприятелю.

Хотя нет, если у нее появятся такие летуны, то и у врага – тоже. Война лишь сменит поле битвы; на земле же ее воины всегда могут укрыться под сенью леса. Уж это ночные эльфы умеют лучше всех и учат тому же дренеев и Сломленных.

Не то чтобы леса Запределья стали им как дом, нет: все в этом мире было чуждо. Меж деревьев в чащах порхали отвратительные гигантские бабочки, и многие из них были порчены Скверной. Почти все здесь пропиталось злыми мистическими энергиями. Наверное, так влияло на миры вторжение Пылающего Легиона. Зато Иллидан тут прижился. Нашел все, чего так желал, обрел дом. Но ведь он больше не эльф…

Заметив на себе взгляд Аниндры, Майев стиснула зубы и поспешила избавиться от мрачных раздумий. Сделала войску знак идти к вратам. Если часовых и насторожило их прибытие, они никак не выдали беспокойства. Хладнокровно дождались, пока гости подъедут к воротам, и в последний момент преградили путь скрещенными копьями. Преграда, конечно, хлипкая, саблезуб перемахнул бы через нее без усилий, но Майев не ссориться приехала.

– С чем вы пожаловали в Шаттрат? – спросил часовой, тот, что стоял справа. Видимо, старший.

– Ищу аудиенции А’дала.

– И твоя свита – тоже? – бесстрастно поинтересовался воин.

– Да.

Майев надеялась, что большое количество дренеев в ее рядах сыграло ей на руку. Или же часовые на вратах просто привыкли к виду беженцев: тяжелые странствия и стычки потрепали ее отряд. Или же часовые просто были рады приезду воинов.