|
— Скорее всего нет. Я кожей чувствовал фальшивость того мира. Наверное, как и ты. Шелест ищет именно таких, кто пытается отторгнуть навязанную иллюзию. Их легче вытащить. Согласись, что человека, который полностью доволен своей жизнью, никогда не удастся убедить в том, что он спит, а не бодрствует. — Меня он вытащил очень странно, — сказал я. — Он расщепил мое сознание, пока я находился в Омнисенсе, и потом устроил обратное слияние в момент, когда я снова подключился к сети. Теперь у меня из-за этого какое-то разделение личности — я периодически чувствую себя не тем, кто я есть, вижу странные сны — как обрывки компьютерных игр. И черт его знает, может, какая-то часть меня все еще блуждает по виртуальным мирам? — К каждому человеку нужен свой подход, — пожал плечами Олег. — Шелест не только хакер, но и психолог. Но даже ему тяжело бывает вытащить человека из Иллюзиона. А главное, никто из тех, кого он освободил, не согласился ему помочь. А он ищет себе именно помощника. — И ты тоже не согласился? — спросил я. — Я поэт, — ответил Олег. — Я могу лишь созерцать, а махать кулаками не по моей части. Вот в чем штука. А кроме того, я не вижу в этом смысла. Понимаешь, Шелест хочет что-то изменить, но зачем менять мир, в котором люди счастливы? Он задумчиво вертел в руке стакан. Я оперся подбородком на ладонь, готовясь слушать, и поэт, оправдывая мои ожидания, заговорил. Может, он говорил и не совсем те слова, но я услышал то, что хотел услышать. — Люди счастливы. Пусть еще не все, но система растет. Скоро не останется ни одного обездоленного, ни одного нищего или бездомного. Все будут равноправны в получении своей дозы кайфа. Разве это не то, к чему стремилось человечество, спрошу я тебя? Разве это не всегдашняя мечта всех людей? Иллюзион — это всеобщее счастье и благополучие. Пусть он не даст всем комфорта и благосостояния, но он научит всех и каждого примиряться с действительностью. Заставит, причем не силой, а обманом. И этого будет достаточно, чтобы просто существовать. Человечество достигло точки своего наивысшего развития; любые изменения несут лишения и беды. Просто нас слишком много, чтобы ресурсов этого мира хватило на всех. А если невозможно накормить всех, значит, надо создать хотя бы иллюзию сытости... Он философствовал еще какое-то время, но я упустил нить рассуждений. Очнулся я, только когда Олег вновь запел. На этот раз он затянул печальную песню: Свободные птицы навеки покинули юг, И пылью занес ураган перекрестки дорог. Нежданным врагом оказался твой преданный друг, А глупое солнце однажды зашло на восток. Упившись вдрызг вином воображаемых побед, Решив, что все покончено со злом, Закрыл свои глаза один непризнанный поэт И вскрыл себе артерии стеклом. А добрая фея, я знаю, ее больше нет, Она утонула в реке в отраженье луны. И рыцарь бесстрашный, что фею искал столько лет, Ушел навсегда в мир вечности и тишины. И лес опустел, и с деревьев опала листва, И звон колокольный не слышно над черной землей. Лишь ворон крылатый сидит на плече у волхва И грезит-пророчит грядущее новой бедой. Упившись вдрызг вином воображаемых побед, Решив, что все покончено со злом... — Такие, как мы, больше не нужны, — сказал Олег с неожиданно прорвавшейся горечью и отложил гитару. — Не-нуж-ны. Мир прекрасно обойдется без нас — без поэтов и мечтателей, грезящих о недостижимом. Миссия искусства на этой земле окончена. Он встал, пошатываясь, положил руку мне на плечо. |
