|
Если с семнадцатилетней Наташей еще можно было попытаться договориться, то с остановившейся в развитии Олей и маленьким Павликом этот номер точно не пройдет. Скажут сразу же. Медсестры в этой ситуации тоже не были особо надежными. Кто знает, не приплачивает ли «дядя Саша» кому-нибудь из них за молчание и своевременное информирование. Зато с жильцами дома, где была убита Екатерина Бенедиктовна Анисковец, можно было работать спокойно. Искомый мужчина там вряд ли появится. Даже наверняка не появится. А если появится, значит, он к убийству отношения не имеет. Но беда в том, что видели и запомнили его только два человека. И, что самое главное, в разное время. Старушка с нижнего этажа запомнила его еще с тех времен, когда он достаточно регулярно приходил к Екатерине Бенедиктовне, и было это довольно давно. Незадолго до убийства она его не видела. Другая же соседка жила в доме недавно и видела темноволосого мужчину возле квартиры Анисковец за два дня до убийства, но никогда не видела его раньше. Миша Доценко по опыту знал, что с такими двумя свидетелями каши не сваришь. Под кашей в данном случае подразумевался субъективный портрет разыскиваемого мужчины. Так оно и вышло. Поскольку всех жильцов дома Доценко уже знал, то решил воспользоваться услугами художника, жившего прямо над квартирой Анисковец. Федор подрабатывал «быстрыми» портретами возле Выставочного центра, много пил, но глаз у него был по-прежнему острым, а рука пока еще не дрожала даже с похмелья. Начал Доценко с той свидетельницы, которая была постарше. Анисья Лукинична уверенно руководила работой Федора и была страшно довольна, проникнувшись важностью выполняемой задачи. — Круче, круче бери, — командовала она. — Вот так. Нет, брови не такие, гуще рисуй... Губы-то, губы чего сморщил, они у него такие были красивые, большие... Федор покорно исправлял рисунок, полагаясь на слова женщины. — Да чего-то он у тебя старый-то какой получился, — неодобрительно изрекла Анисья Лукинична, окидывая взглядом законченный рисунок. — И не такой он вовсе был. Начали сначала. Овал лица. Прическа. Нос. Губы. Брови. Глаза. Подбородок. Морщины. — Ну а теперь как? — с надеждой спросил Доценко. — Теперь хорошо, — удовлетворенно сказала свидетельница, которой скоро должно было исполниться девяносто четыре года. С полученным портретом они пришли к другой соседке, той, что видела «дядю Сашу» незадолго до смерти Анисковец. — Что вы, — удивилась она, едва бросив взгляд на рисунок, — это совершенно не он. — Так, — устало вздохнул Доценко, — приехали. Давайте все сначала. Что вы вкладываете в понятие «совершенно не он»? — Ну как что, — растерялась женщина. — Не похож. — Это не одно и то же, — терпеливо начал объяснять Михаил. — Вы актера Пьера Ришара хорошо себе представляете? — Это которого? Высокого блондина в ботинке? — Да, его самого. — Конечно, — улыбнулась женщина. — У него такая внешность — ни с кем не перепутаешь. — Теперь посмотрите, — он вытащил из бумажника несколько фотографий и одну из них показал свидетельнице. — Это он? — Совершенно не он, — тут же ответила она. — Какой же это Ришар? Это же Михаил Ульянов. — А этот? Он протянул ей другую фотографию. На снимке был запечатлен человек, тщательно и умело загримированный под Ришара, но все-таки было видно, что это не французский киноактер. |
