Во Франции десять вечера. А здесь солнце еще стоит высоко. Наверное, мы летели на запад. Надо написать Элен, узнать, нормально ли добралась моя мать, начались ли схватки, в каких условиях проходят роды. Меня обуревает множество мыслей и чувств.
Собираясь надеть часы, я замечаю на внутренней стороне кожаного ремешка неразборчивую карандашную надпись по французски: Жизнь всего лишь иллюзия.
* * *
Три женщины, трое мужчин. Средний возраст – тридцать один год.
Джоанна Уотсон, австралийка, врач, ученый невролог.
Кларисса Смит, американка, физик.
Элизабет Пэтиссон, шотландка, биолог.
Карл Оппенгеймер, немец, инженер по робототехнике.
Питер Джонсон, американец, архитектор.
И я, Марк Жуано, двадцать восемь лет, самый младший, астробиолог.
Шестеро специалистов в разных областях науки, которым предстоит, применив все свои знания и приложив немалые усилия, доказать, что на красной планете возможна жизнь в режиме самообеспечения. Мы обмениваемся дружескими рукопожатиями, быстро представляемся друг другу и обсуждаем странный способ, которым мы все сюда прибыли.
Уже вовсю высказываются гипотезы относительно местоположения нашей базы. Большинство склоняется к какой нибудь южноамериканской стране – самая правдоподобная мысль. Разумеется, я ничего не говорю им о странной надписи на ремешке моих часов. Жизнь всего лишь иллюзия. С чего вдруг американец, который ишачит на НАСА, написал бы мне такое на рассвете первого дня?
Мы проникаем в пузырь, где мне предстоит провести следующий год. Первое, что я вижу, войдя в купол, – это тамбур, где висят шесть наших огромных космических комбинезонов. Миновав это пространство безопасности, посетитель получает две возможности: свернуть вправо, в тоннель, ведущий к Литл Боксу, или продолжать двигаться прямо, к главному помещению. Именно там по кругу расположены наши рабочие пространства, разделенные невысокими экранами. Тесная вселенная лабораторных колб и пробирок, компьютеров, электроники, книг. И прочего научного инвентаря, который представляет собой мозговой центр наших изысканий.
Моя лаборатория устроена так, как я просил. Беглый осмотр показывает, что все на месте, а главное – мои микроорганизмы. Мелкое оборудование – химический стакан, пипетки – слегка потрескалось, наверняка издержки транспортировки. К счастью, я заказал несколько штук на замену, и они в полном порядке.
Экскурсия продолжается. В другой половине круга, за перегородками, мы обнаруживаем анфиладу помещений: кухня, биотуалеты, ванная комната, в которой только душ и раковина, импровизированный спортзал с домашней беговой дорожкой и велотренажером, что позволит одновременно генерировать электричество, а также помещение, оборудованное еще одним компьютером и носящее название «бокс сингулярности ». «Это место, где каждый может связываться со своими родными в относительно интимной обстановке», – объясняет мне на своем исковерканном шотландцами английском Элизабет Пэтиссон. У этой маленькой женщины с веснушчатым лицом огненно рыжие волосы, они заплетены в длинную косу, спускающуюся ниже поясницы. Энергия буквально переполняет ее, и, похоже, она болтушка. «Мы образуем тандем биологов и очень быстро сойдемся». Она изучает экосистемы между растениями, рыбами и бактериями, в которых одни питаются отходами других.
Наш врач, Джоанна Уотсон, такая же яркая брюнетка, как Кларисса Смит – блондинка. Обручального кольца не носит. Карл Оппенгеймер – огромный немец с бицепсами регбиста и очень темной бородой. Похоже, только мы с ним люди семейные.
В верхней части купола, куда можно попасть по деревянной лестнице, располагаются наши спальни или, скорее, каюты. Череда дверей, которые наводят на мысль о женских туалетах в кемпинге. За каждой дверью – четыре квадратных метра, низкий сводчатый потолок, односпальная кровать, маленький столик, узкий шкаф, на полу кусок серого паласа и тонкие, как папиросная бумага, перегородки. |