Был теплый майский день. Я отыскал дом, открыл калитку и фазу же увидел Василия Шмакова. Он сидел на ступеньках веранды и крючковатым инструментом вырезал из деревянной болванки ложку. Желтая стружка усеяла его колени, в углу рта торчала «беломорина». Да, это был он, Василий Петрович Шмаков.

– Баклуши бьешь? – сказал я, намекая на его занятие.

Василий поднял голову, некоторое время всматривался в меня, а потом встал и, широко раскрыв руки, шагнул ко мне.

– Так это ж вы! – сказал он. – Ну, как ребрышки?!

Мы обнялись. Это было прекрасно.

– Василий, – сказал я, когда мы уселись на веранде, – это же ты – Нептун Великий… Я угадал?

– А вы один и могли угадать, – сказал он. – Кому же еще?

– Но почему все окончилось? Почему? Весь мир ломает себе над этим голову.

– А вам бы хотелось, чтобы эта история продолжалась? – не без лукавства спросил, в свою очередь, Василий. – Да если бы мои ребята сказали миру: «Потеснитесь!», то вряд ли кто‑нибудь усидел на своем стуле. Пусть так, хотя и мне немного жаль; не жаль, а все‑таки…

Он выпрямился и посмотрел куда‑то вдаль, как бы сквозь меня, и я позавидовал тем картинам, которые поплыли сейчас перед его мысленным взором.

– Но все же, Вася, что с имбиторами?

– Ох, и рано об этом говорить. Тут вот, – Василий похлопал по левой стороне груди, – тут вот болит порой. Ведь всю молодость этому делу отдал и не жалею, сейчас– не жалею!.. Вы, наверное, про эти дела читали? И про Лаферта Су Жуара тоже? Вот вы думаете, что это я Су Жуара уложил? А я тут ни при чем, это все они, Хранители Золотого Гобелена, беспощадные типы, скажу я вам, и жалости в них – ни на грош… Конечно, меня считают всему делу головой, да только таких, как я, с шариками, – Василий притронулся к голове, и я увидел, что сферическая выпуклость исчезла, теперь был виден только белесый шрам, – таких, вот – не я один был. И Лаферт, и другие… Только каждый из нас решал какую‑то одну сторону проблемы, а у меня была самая сложная задача и не от ума, а скорее от сердца… Долго я не понимал, а почему это мне было поручено стать Агуа этих гавел? За что мне честь такая? Да не нужно это мне вовсе, но Хранители Золотого Гобелена меня вот как держали! – Василий сжал кулак с такой силой, что косточки побелели.Вот как меня держали. И все шариком, все им, проклятым! Как что, так такое мне в голову пустят, что я волчком вертелся. И только просчитались! Я как увидел, что они с Лафертом Су Жуаром сделали, так и понял: это они меня напугать хотят. И стал готовиться… Зачем я нужен был Хранителям? Они во мне нашли нужную душу, понимаете? Я ведь молодым был – оторви и брось, мне все нипочем, вот это их и подкупило. Пропустить китов через Туннель Трансформации и получить имбитора – это кто угодно мог сделать, а вот им нужно было воспитать гавел, и так воспитать, чтобы они и в огонь и в воду, и на пушки и на пулеметы, чтобы они могли вернуться и занять свое законное место на планете.

– А человечество, нас куда?

– А нам искать пятый угол. Вот так… Но скажу прямо, гавелы – чудо ребята. Они, понимаете ли, добрые, что ли… И людей любили, хотя и не всегда сознавались в этом… И любили вспоминать прежнее житьебытье, тоска в них жила по морской жизни. Конечно, и человеческое им было не чуждо, и науками кое‑кто из них серьезно увлекался и прочее, только вот такой веселой карусели, близости прежней к природе, – не было. И дружба у них была особая: один за всех и все за одного, это было у них в крови.