—   Вот, — вздохнул Турецкий, — сижу тут в зато­чении. Хотя, конечно, долго не высижу.

—  Я сделала то, что вы просили, записала прак­тически все, что рассказала тогда на берегу, — ска­зала Наташа и протянула ему несколько страниц, набранных на компьютере.

Он взял странички, пробежал глазами первую, вторую, заглянул в конец.

—  Смелая вы женщина, — сказал он, — идете до конца. Только, Наташа, — продолжил он мягко и тепло взглянул ей в глаза, — вы рассказали мне то, что было, ну и все. Рассказали, и умерло. Совер­шенно необязательно еще кому-то, кроме меня, быть посвященным ну, скажем так, во все детали... Начать надо вот отсюда, с середины третьей страни­цы. А первые две свести к одной фразе: «Тогда-то и тогда-то я познакомилась с гражданином Клемешевым, знакомство носило случайный характер, но, когда спустя почти два года мы столкнулись на те­левидении в ходе предвыборной кампании накану­не выборов мэра, он угрожал мне и сказал, что если я встану на его пути в его намерении занять долж­ность мэра, то он расправится с близким мне чело­веком, Русаковым». Оставьте и то, что после выска­занных вслух угроз и вы, и Русаков начали испыты­вать психологическое давление. Вы отмечали за собой слежку и новые угрозы по телефону. Все это серьезнее, чем может кому-то показаться, тем более что они, к несчастью, были осуществлены. Угрозы высказывались также и в адрес других помощников и товарищей Русакова из числа руководителей дви­жения. Напишите это все от руки в бланке прото­кола, поставьте подпись вот в этом, и в этом местах. Вы расписываетесь за то, что я предупредил вас об ответственности за отказ от дачи показаний и за дачу заведомо ложных показаний. И вот что еще... Помните, там, у реки, вы неоднократно называли Клемешева оборотнем. Что вы имели в виду?

— В нем как будто живет одновременно несколь­ко разных людей. То он в одном обличье, то в другом. То он мягкий, интеллигентный, все пони­мающий, порой даже милый, но я видела его и страшным, просто зверем, будто выпрыгнул с экра­на из фильма ужасов. Я видела его в разных масках. Однажды ночью я случайно услышала, как он гово­рил с кем-то по телефону, и на меня пахнуло фор­менной жутью. Он говорил, как матерый урка, как уголовник, и знаете, Александр Борисович, я поня­ла, что он отдавал кому-то очень важные приказы. Он говорил так, как генерал с каким-нибудь ефрей­тором, и у меня тогда еще закралась мысль, что он и оставался у меня лишь для того, чтобы с кем-то связываться из своих подчиненных, отдавать распо­ряжения и получать от них какие-то донесения, наверняка зная, что по моему телефону можно го­ворить спокойно, будучи уверенным, что здесь никто подслушивать не станет. Я уверена, абсолют­но уверена, это действительно страшный, очень страшный человек, для которого жизнь другого — ничто! И когда я услышала, что в вас стреляли, первая мысль моя была: он все же сумел выследить нас, заподозрил, что вы узнали то, что известно мне. Что могла я чувствовать, подумайте, при мысли, что прямо или косвенно, но я стала виновницей гибели моего Русакова и этого покушения на вас!

—   Могу вас успокоить, — сказал Турецкий, хотя вовсе не был уверен в том, что говорит, — уж кто- кто, а вы-то здесь наверняка ни при чем. Такова наша планида, знаете ли, что в нашем устранении, ликвидации и так далее почти всегда кто-то заинте­ресован. Причем, как ни странно, порой нашей смерти одновременно хотят люди, являющиеся злейшими врагами. Ну да ладно... Итак, вернемся к этому слову «оборотень». Простите. Наташа, конеч­но, такие вопросы задавать не слишком этично, но здесь опять же специфика нашего скучного ремес­ла... Вы рассказали мне многое. А я как будто поль­зуюсь вашим доверием. Но сейчас это страшно важно.