А Афанасий им кто? Да никто. И что с того, что Семену Игнатьевичу двоюродный племяш? С Обонежья Нагорного до Новгорода-то – у-у-у… Неделю на лодке плыть да на коне скакать… инда еще и не во всякую пору проедешь с погоста-то Пашозерского. Чужак, чужак Афанасий – деревенщина, что с таким и говорить-то? Одеться как следует и то не умеет, все в онучах ходил, в лапотках да в кожаных плетеных поршнях, это сейчас малость пообтесался, сапоги себе справил, да в Юрьевее-Дерпте сторговал за полста кельнских грошей кафтан. С чужого плеча – сразу видно, что и говорить – деревня! Привык там у себя, в Обонежье, с весянами якшаться, а весяне те, многие говорят – язычники!
– У них там, в лесищах, пнищам трухлявым молятся да знать ничего не знают. Какой там соболь? Белка – и та за счастье! Ох-хотник, ха!
– Дядюшка, Семен Игнатьевич! – От обиды Афоня чуть на колени не пал – хотел, да постеснялся: засмеют, скажут опять – деревенщина неотесанная!
А он, Афоня-то, между прочим, и немецкий уже почти выучил, и латынь немного, и даже свейский… так, чуть-чуть, так ведь тот же Кольша и немецкую-то речь – через пень колоду, а уж о свейской и знать не знал. А туда же – насмехается!
– Дозволь, дядюшка, соболя поискать, запромыслить, все равно ж – сам сказал – сейчас на привал.
И столько мольбы было в светлых глазах нескладного, угловатого паренька, столько обиды…
А позади – снова хохот:
– Афонька-то там посейчас расплачется, ровно дите малое. А говорит – шестнадцать уже!
– Да врет он все! Кольша, слышь, у них, в Обонежье, и годов-то считать не умеют… а токмо соболей!
– В Обонежье-то и крашеная собака – соболь!
– А рукавицы они знаете как называют? Дянки!
– А когда хорошо, говорят – дивья!
– От деревенщины лыковые!
Тут и гость торговый не выдержал, обернулся, брови сурово сдвинув, погрозил кулаком:
– А ну, цыть! Ишь, рассупонились. Место лучше для дневки приглядывайте.
Оно, конечно, неплохо, когда есть в обозе такой человек, как Афоня, парень незлобивый, скромный, над которым и посмеяться можно без всяких обид, пошутить шуточки… как вон, вчера, привязали сонного за ногу к старому пню. Забавно вышло. Оно, когда с шуткой все – славно. И путь быстрее проходит, и об опасностях народ меньше думает, и по дому меньше скучает. Главное только – следить, чтоб до слез не доводили парня.
– Ужо сходи, Афанасий, – может, и впрямь соболь? А не соболь, так какую иную дичь добудь – как раз нам на обед.
– Ой, благодарствую, дядюшка! Век за тя буду…
– Да беги уже! А вы что выпялились? А ну-тко – живо у меня по дрова! Во-он на этой полянке и встанем.
Быстро прошерстив весь орешник, юноша поглядел под липами и, обнаружив лишь отпечатки оленьих копыт, – остановился, перевел взгляд на темнеющий невдалеке ельник. А не туда ль соболек и подался? Конечно – туда.
Обнаружив рядом с ельником ручеек, Афоня никуда дальше и не пошел, схоронился в кустах можжевельника, держа лук со стрелой под рукой. Солнышко-то нынче разжарило – хоть и начало мая, а здесь, в ливонских землях, тепло, жарковато даже. Вот и зверь – рано или поздно, а к водопою придет, терпение только нужно. |