– Какой прекрасный день, – рассеянно произнес Марк, когда Викс, поправляя на бегу перевязь с мечом, подскочил к носилкам. – Совсем не жарко.

– Верно, доминус.

Удостоившись от отца прощального поцелуя, Сабина крутилась поблизости и потому прекрасно видела, как из-за ворота к ушам Викса начала приливать красная краска.

– Я слышал, здесь у вас было дождливо? Как жаль, однако, что моя дочь такая упрямая и не захотела остаться с нами на вилле. Согласись, что на взморье гораздо приятнее.

– Мы не сидели без дела, – сказала Сабина. Викс укоризненно посмотрел на нее поверх головы сенатора, в ответ на что она едва не расхохоталась.

– Ну что ж, похвально. А теперь, молодой человек, я хотел бы опереться на чью-то сильную руку, – отозвался Марк Норбан.

Вместе они помогли ее отцу сесть в носилки. Сабине оставалось лишь надеяться, что мысли отца вновь заняты сенатскими делами и он вряд ли заметил предательски-пунцовые щеки Викса.

– Ты с ума сошла, – прошипел Викс, когда сенаторский паланкин удалился на приличное расстояние. – Теперь нам все это так просто с рук не сойдет! Ведь все твои вернулись в Рим!

– Ничего страшного, – пожала плечами Сабина и невинно помахала ресницами. – Я приду к тебе сегодня ночью.

– Но ведь дом теперь полон слуг! И эта старая перечница, твоя нянька, и твоя мачеха – они подмечают все. И сам сенатор, который все знает! – Викс машинально взъерошил рыжие волосы. – Кто-то наверняка увидит. Ты представляешь себе, что потом будет?

– Ничего не будет, – спокойно возразила Сабина. – Разумеется, отец страшно расстроится, но этим все и кончится. Он не станет меня пороть и не выгонит на улицу.

– А меня? Меня уж точно отправят на галеры за то, что я лишил девственности патрицианку.

– Никуда тебя не отправят. Потому что нас не поймают.

Да, из Викса лжец никакой – в отличие от нее. Кстати, ничего удивительного. Ведь она росла, наблюдая за тем, как отец – если требовалось протащить нужный ему закон или эдикт – обрабатывал других сенаторов, причем делал это так ловко, тонко и умело, что те даже не замечали, что он играет ими, как пальцы струнами лиры. Разве не видела она, какие усилия предшествовали этой игре, с каким тщанием готовил отец спектакли, которые затем разыгрывал в сенате? По сравнению со всем этим тайная любовная интрижка – это детские шалости.

– Согласна, шалости не совсем детские, – сказала она тем же вечером, когда Викс впустил ее к себе. Она тотчас бросилась на залитую лунным светом кровать и легла, подложив под голову руки и в упор на него глядя. – Но если быть осмотрительными, то ничего страшного. Например, я могу в течение нескольких недель изображать бессонницу, чтобы слуги привыкли к тому, что жара не дает мне уснуть и я ночью брожу по дому или уединяюсь с книгой в отцовском кабинете.

– Может, ты бродишь по дому в поисках кого-то еще? – огрызнулся Викс, с вызовом сложив на груди руки. – Например, того тощего мальчишку? Тит, кажется, его так зовут. Хотя ума не приложу, зачем тебе…

– Не глупи! Я действительно читаю по ночам в отцовском кабинете. Главное, несколько раз быть пойманной за этим невинным занятием, – как ни в чем не бывало пояснила Сабина, – после чего можно делать все, что угодно. Я также взяла за привычку наведываться по ночам в кухню, как будто я, проведя полночи за чтением, страшно проголодалась. А как ты сам знаешь, от кухонь до твоей каморки рукой подать.

Викс поймал себе на том, что расплывается в ухмылке, однако продолжал изображать обиженного.

– И что из этого?

– То, что в доме не найдется ни одного раба, который бы удивился, увидев, как я ночью выхожу из своей спальни и крадучись иду по той части дома, где обитает прислуга, в сторону кухонь.