— Так не проси, — проговорил наследник, после чего, отложив приборы и вытерев губы салфеткой, поднялся из-за стола. — Хотя бы потому, что это я попросил его внести меня в списки. Благодарю за ужин, матушка, отец, — юноша кивнул матери, Меншикову старшему и в гробовой тишине вышел из столовой.

Едва двери за ним закрылись, в деревянное полотно прилетел несчастный телефон, разлетевшись на мельчайшие осколки.

— Паршивец! — орал и бесновался Меншиков старший, не стесняя в словах в адрес наследника рода.

Но на самом деле мужчину мало волновало то, что его кровь, его ребенок собрался туда, где могут по-настоящему убить. Больше всего Павла Андреевича пугала мысль, что он теряет над ним контроль.

Теряет контроль над собственным сыном.

Москва, кофейня «Анкара», Мария Нарышкина

Мария сидела за своим любимым столом в углу зала, пила кофе и смотрела в окно, не особенно осознавая, что на самом деле видит. Мысли девушки витали где-то очень далеко отсюда.

Примерно в районе кабинета отца.

— Папа, мне нужна твоя помощь, — как всегда бесцеремонно ворвавшись в кабинет главы рода, заявила Мария.

— Что ты опять натворила? — со вздохом произнес Виктор Сергеевич, пригубив апельсиновый сок из высокого стакана.

Дочь он свою ужасно любил, безумно баловал, но иногда жалел, что она уже слишком большая, чтобы ее можно было поставить в угол и лишить сладкого на неделю. Маленькие детки — маленькие бедки, как говорится…

— Нужно отправить Максима в Польшу, — заявила его рыжая кровиночка, и сок пошел мужчине не в то горло.

— Ты его убить хочешь⁈ — просипел Нарышкин-старший. — Или чтобы Меншиков запросил войну родов с нами⁈ Совсем своих идиотских европейских любовных романов обчиталась!

Мария терпеливо подождала, пока отец прокашляется и проорется, и продолжила:

— Папа, это не моя просьба. Это просьба Максима.

— Да что ты говоришь? — язвительно переспросил Виктор Сергеевич. — И кто же эту идею ему в голову-то положил, а? Уж не ради восхищенного взгляда твоих колдовских глаз пацан решил рвануть в горячую точку?

— Да ты за кого меня вообще держишь⁈ — искренне возмутилась Мария. — Я, конечно, не в большом восторге от этого брака, но не сволочь же, в конце концов!

Нарышкин многозначительно изогнул бровь. «Не в большом восторге» определенно лучше, чем «уйду в монастырь!» или, скажем, «лягу под первого встречного!». Максим определенно делал успехи на поприще завоевания непокорного сердца его дочери. И зачем она решила избавиться от бедолаги?

— Пап, Максим он… Он вроде бы хороший, на Лешку Ермакова очень похож. Только отец у него… Ну, ты сам знаешь, в общем, — перебила себя девушка. — Максиму нужно наработать свою репутацию, независимую от отца. Папа, мы можем их мразотную фракцию поделить на ноль, если Максим сменит курс у последователей нашего поколения! А ты же понимаешь, без нужного опыта, нужных связей он не справится. Он же один совсем в этом гадюшнике.

— То есть вот так сам взял и сказал: «Милая невестушка, а не попросишь ли ты своего папеньку выписать мне билетик в теплое местечко?» — прищурившись, спросил Нарышкин.

— Ну, не такими словами. Но если хочешь, можешь сам спросить. Он у нас в гостях, на чай к матушке приглашен.

Виктор Сергеевич откинулся в кресле, размышляя над словами дочери, чуть побарабанил по столешнице, непроизвольно копируя Дмитрия Алексеевича. И, наконец, вынес вердикт:

— Ладно, зови сюда… — но прежде, чем его рыжая домашняя ведьма упорхнула за женихом, жестко добавил: — Но если ты решила пацана со свету сжить таким способом, я тебя сам в монастырь отправлю.