|
Именно это, по мнению Катулла и ему подобных, давало им право смотреть свысока на рядовых всадников,[6] подобных Цицерону. Меня оставили дожидаться у двери, пока служители, войдя внутрь, искали отчеты Верреса. Наконец один из них вышел и вручил мне единственный ящик, внутри которого я увидел всего около дюжины свитков. Просмотрев прикрепленные к ним этикетки, я убедился в том, что почти все они относятся к тому времени, когда Веррес являлся городским претором. Исключение представлял собой хрупкий лист пергамента, который даже невозможно было свернуть в свиток. Рукопись была составлена двенадцать лет назад, во время войны между Суллой и Марием, то есть в тот период, когда Веррес выполнял обязанности низшего магистрата. На пергаменте были начертаны всего три фразы: «Я получил 2 235 417 сестерциев. 1 635 417 сестерциев я потратил на заработную плату, хлеб, выплаты легатам, проквесторам, преторианской когорте. 600 000 я оставил в Арминии». Вспомнив, какой огромный объем документов пересылал в Рим Цицерон в бытность свою низшим магистратом в Сицилии (причем все они были написаны под его диктовку мною), я едва удержался, чтобы не расхохотаться. — И это все? — осведомился я. Служитель заверил меня в том, что — да. — Но где же его отчеты из Сицилии? — Они к нам еще не поступили. — Не поступили? Но он является наместником этой провинции вот уже два года! Библиотекарь посмотрел на меня пустым взглядом, и я понял, что зря трачу на него время. Переписав три фразы, содержавшиеся на пергаменте, вышел в прохладу вечера. За то время, что я провел в Государственном архиве, на Рим успела опуститься тьма. В доме Цицерона все его семейство уже успело приступить к ужину, однако хозяин предупредил раба Эроса, чтобы меня провели в трапезную сразу же после того, как я вернусь. Цицерон возлежал на ложе рядом с Теренцией. Был здесь и его брат Квинт вместе со своей супругой Помпонией. Третье ложе занимали двоюродный брат Цицерона Луций и незадачливый Стений, по-прежнему одетый в свои грязные траурные одежды и корчащийся от смущения. Хотя, войдя в трапезную, я сразу же ощутил напряженную обстановку, сам Цицерон пребывал в приподнятом расположении духа. Он всегда любил застолья, причем ценил он в них не столько яства, сколь возможность побыть в хорошей компании и насладиться беседой. Выше всех остальных в качестве собеседников он ценил Квинта, Луция ну и, конечно, Аттика. — Ну? — обратился он ко мне. Я рассказал ему о том, что произошло, и показал три фразы из отчета Верреса. Пробежав их глазами, Цицерон заворчал и бросил восковую табличку на стол. — Ты только взгляни на это, — обратился он к Квинту, — этот негодяй настолько ленив, что даже толком соврать не может. Шестьсот тысяч! Какая кругленькая сумма! Ни больше ни меньше! И где он их оставляет? В городе, который потом — до чего ладно все складывается! — который вскоре занимает армия противника. Вот, дескать, с противника и спрашивайте за пропажу денег. И еще: в архив не поступило ни одного его отчета за последние два года. Стений, я несказанно благодарен тебе за то, что ты обратил мое внимание на этого мерзавца. — Да, мы благодарны тебе от всей души, — проговорила Теренция с ледяной вежливостью, не предвещавшей ничего хорошего. — Благодарны за то, что втянул нас в войну против половины самых влиятельных семей Рима. Но зато теперь, я полагаю, мы сможем общаться с сицилийцами, так что расстраиваться нет причин. Откуда ты, говоришь, родом? — Из Ферм, досточтимая. |
