Во-первых, я бы этого не допустил. Во-вторых, я не буду его преемником. — Темные глаза Рута блестели. — Я слеплен не из президентского теста. Но если бы и был, я отправил бы своего предшественника в Ойстер-Бэй писать воспоминания. Эту работу нужно делать одному или не делать вовсе. А он может греться в лучах славы. Он любил войну и дал нам канал. Он любил мир и заставил японцев и русских подписать мирный договор. Он всегда будет известен — в политике это не больше четырех лет — как Теодор Великий.
— Великий — что? — чуть слышно спросила Каролина.
— Политик, — сказал Рут. — Это мастерство, а может быть, и искусство.
— Как лицедейство.
— Или издание газеты.
— Нет, мистер Рут. Мы творим, как истинные художники. Мы создаем новости…
— Но вы должны изображать главных действующих лиц…
— Мы это и делаем, но только так, как мы вас видим…
— Вы заставляете меня почувствовать себя крошкой Нелли.
— Я чувствую себя автором детективного романа.
По пути в обеденную комнату Элис рассказала о преимуществах своего нового положения.
— Можно иметь собственный автомобиль, а отец должен молчать…
— Ты социалистка.
— Почему социалистка? — недоуменно воскликнула Элис, не привыкшая, чтобы ее прерывали.
— Ты все пропустила, пока была на Кубе. Новый президент Принстонского университета заявил: ничто так не способствует распространению в стране социалистических идей, как пользование автомобилем.
— По-моему, он псих. Как его зовут?
— Не помню. Но полковник Харви утверждает в «Харперс уикли», что этот человек будет президентом.
— … Принстона?
— Соединенных Штатов.
— Никаких шансов, — сказала Элис. — У нас уже есть президент.
2
Блэз был в восхищении от Херста, который сумел стать кандидатом независимых сторонников честного правительства, ненавидевших политических боссов, и одновременно заручиться поддержкой Мэрфи из Таммани-холла и еще полудюжины столь же отвратительных князей тьмы по всей стране, которые, в случае избрания его губернатором Нью-Йорка в ноябре, готовы выдвинуть его кандидатуру в президенты против рузвельтовского ставленника. Херст взял на вооружение девиз Рузвельта: с помощью боссов бороться с боссами. Херст даже заявил, состроив скорее печальное, чем разгневанное, лицо, что «Мэрфи может быть за меня, но я не за Мэрфи». Так был заключен союз, и томагавки в вигваме Таммани пришлось пока припрятать.
В должное время Херст стал демократическим кандидатом в губернаторы, а также кандидатом своей могучей машины — Лиги муниципальной собственности. Республиканским кандидатом выдвинули заслуженного, но малоизвестного адвоката Чарльза Эванса Хьюза, известного как гонитель продажных страховых компаний. Он не считался достойным соперником Херста, слава которого гремела.
Когда в апреле Сан-Франциско был разрушен землетрясением, Херст возглавил спасательные работы; он кормил людей, отправлял поезда с помощью, собирал деньги через конгресс и свои газеты. Если бы кто-то другой, не Херст, был этим добрым ангелом-спасителем, он наверняка стал бы национальным героем и президентом. Но он по-прежнему ассоциировался не только с желтой журналистикой, к которой большинство людей оставались равнодушны, но и с социализмом (он выступал за восьмичасовой рабочий день), этой немезидой всех добропорядочных американцев, готовых смириться с роскошью своих хозяев и не потерявших надежды когда-нибудь выиграть в лотерею. Но несмотря на все препятствия, Блэз полагал, что Херст неудержим. |