Впрочем, несмотря на запах, Джим сейчас с удовольствием съел бы этот корабль. Он представил себе, как откусывает мачты, высасывает крем из нелепых, в эдвардианском стиле труб, запускает зубы в марципановый нос и заглатывает, заглатывает всю переднюю часть корабельного корпуса. А потом он навернет еще и «Палас‑отель», и здание «Шелл», и вообще весь Шанхай…

Из труб «Идзумо» вырвался клуб дыма, осекся в воздухе и прозрачной дымкой поплыл над водой. Крейсер выбрал кормовые якоря, и теперь прилив разворачивал его носом по течению реки. Он помог японским войскам установить контроль над Шанхаем и теперь готов был отправиться на другой театр военных действий. Словно бы нарочно для того, чтобы отпраздновать это событие, с приливом в реку вернулась целая флотилия трупов. Тела мертвых китайцев, каждое в окружении собственного плотика из бумажных цветов, окружили «Идзумо», изготовились эскортировать его к устью Янцзы.

Джим огляделся, опасаясь японского морского патруля. За рекой, на Путунском берегу, громоздились оцинкованные крыши и современных пропорций трубы отцовской хлопкоочистительной фабрики. В памяти смутно маячили воспоминания о том, как он приезжал на фабрику, о том, как неловко он себя чувствовал, когда менеджеры‑китайцы вели его по цехам, под ничего не выражающими взглядами тысяч работавших там китаянок. Теперь там царила тишина; впрочем, Джима сейчас интересовал перегородивший реку бон из затопленных сухогрузов. Ближайший из них, однотрубный каботажник, уткнулся в дно глубоководного канала всего в сотне ярдов от края похоронного пирса. И для Джима тайн за этим ржавым мостиком, похожим на черствый ломоть ржаного хлеба, крылось ничуть не меньше, чем в далекие довоенные дни. Война, которая изменила до неузнаваемости весь мир Джима, давным‑давно забыла про эту старую калошу, но он по‑прежнему отчаянно мечтал туда попасть. Встретиться с родителями, сдаться японцам, даже найти хоть какую‑то еду – все эти надобности ничего не значили здесь и сейчас, когда затонувший корабль оказался в пределах прямой досягаемости.

Джим два дня бродил по берегу реки. После встречи с японским патрулем он, не задумываясь, отправился на Дамбу. Единственная надежда отыскать отца и маму была теперь связана со случайной встречей с кем‑нибудь из родительских знакомых‑нейтралов, со швейцарцами или шведами. Нейтралы по‑прежнему колесили по шанхайским улицам, но Джим не увидел ни единого британского или американского лица. Неужели их всех отправили в лагеря, в Японию?

Потом как‑то раз, когда он ехал по Нанкинскому проспекту, его обогнал военный грузовик У заднего борта сидели часовые, а за ними – светловолосые мужчины в британской военной форме.

– Давай, парень! Покажи, на что способен!

– Нажимай, нажимай! Мы тебя ждать не станем!

Джим грудью налег на руль, с бешеной скоростью вращая ногами педали. Они подбадривали его, махали ему руками, хлопали в ладоши – а японцы‑охранники хмурились, взирая на эту непонятную английскую игру. Джим что‑то кричал вслед уходящему грузовику, а в ответ раздался смех, в жесте одобрения поднялись в воздух большие пальцы рук – и тут его переднее колесо застряло в выемке трамвайной рельсы, и он кувырком полетел под ноги рикшам.

Вскоре после этого он лишился велосипеда. Он пытался выпрямить переднюю вилку, когда к нему подошли два китайца, лавочник и его кули. Лавочник крепко ухватился за руль, но Джим сразу понял, что это не для того, чтобы помочь ему справиться с вилкой. Китайцы смотрели на него просто и прямо. А он уже слишком устал и не хотел, чтобы его снова били.