|
— На всенародных выборах! Правда, я голосовал против, но все-таки Кречета избрали открыто. А этот... первосвященник!.. не знаю откуда взялся! Какие чины из КГБ назначили на своем тайном совещании? Ну и руководил бы своими, которые избрали. А то берется руководить и мною! Патриарх всея Руси!.. Так что молодые они или не молодые, но идут пока проторенной стежкой. Пока не увижу отказа от хамских замашек называть меня своим рабом, своей овцой, а себя — моим пастухом... пастырем, по-латыни... то я — враг православия. Так же как враг коммунизма, фашизма, любой диктатуры и любого хамского давления и унижения. — Вы мне чашку опрокинете, — сказал Коломиец напряженно. — Вы не совсем правы в своем осуждении. — В чем? — Не правы, вот и все. Наше оно православие! Наше. Больше он ничего не сказал, насупился и отвернулся. Но все видели как он бросил на меня взгляд, полный не только неприязни, но и откровенной вражды. Глава 7 Мирошниченко неслышно скользнул в кабинет, пошептал Кречету на ушко, умело изогнувшись в полупоклоне и опираясь в спинку кресла двумя пальцами. Кречет кивнул, поднялся, на наши взгляды ответил жестом, чтобы не радовались, скоро вернется, работать все равно надо. Голоса тут же загудели громче. Краснохарев, тяжело перегнувшись, дотянулся до кречетовской кнопки. Ее шутя называли ядерной, но когда палец премьера вжал ее доотказа, вместо грохота взрыва без скрипа приоткрылась дверь, Марина заглянула с приподнятыми в удивлении бровками. Краснохарев развел ладонями: — Мариночка, этот изверг нас не жалеет... Марина мило улыбнулась: — Я сейчас займусь. Краснохарев едва успел убрать палец с кнопки, как дверь распахнулась снова, уже шире, в кабинет вплыли три девушки из столовой, расставили по столу подносы с гигантскими растегаями, ватрушками, гамбургерами и биг-маками, а сама Марина внесла бурно кипящий кофейник. Мне есть не хотелось, но когда посмотрел на эту роскошь, ощутил, как в животе заворочалось нечто голодное и хищное, под ложечкой громко и бесстыдно квакнуло. — Вообще-то министрами жить можно, — заявил бодро Коган. Он первым ухватил толстенную ватрушку, вгрызся в роскошный поджаренный бок. — Хоть и повесит потом... бесчинствующая толпа... м-м-м, какая прелесть!.. но хоть поедим всласть! Яузов торопливо налил себе кофе, опытным взглядом военного оценив, что бигмаков хватит на всех, а кофе надо глотать, пока Кречет не вернулся, пробурчал: — Поедим... Глядя, как едите, сразу видно, почему страна голодает. Небось, всю Сибирь уже приватизировали? — Почему... Сибирь? — удивился Коган. — Ломоносов, наш великий предок сказал, что богатства России будут прирастать Сибирью, — сказал Яузов значительно. Коган поперхнулся, то ли из-за непомерно большого куска, что пытался проглотить по чисто профессиональной привычке, то ли, что военный министр цитирует классиков, а министр культуры разрабатывает планы вторжения в Чечню. Огромный бигмак, с виду разве что бегемоту в пасть, смялся в моей ладони до толщины блина, свежего и пахучего, а когда мои зубы... пусть и металлокерамические, но все равно мои, вонзились в сочную пахнущую плоть, где ровными рядами затаились тонкие пластинки котлет, пикантного сыра и хрустящих веточек салата, то к стыду своему ощутил, что жить все равно хорошо, хоть и неизвестно, что ждет на выезде из кремлевских ворот: пуля снайпера или заложенная поблизости мина с направленным действием. |
