— Настоящие лошади не бывают такими красными, и хвосты у них не торчат, — продолжала критиковать маленькая графиня. — Я лучше тебе подарю моего слона, который бегает по комнате сам, если его завести ключом. На нем сидит принцесса и кивает головой.

— «На нем сидит принцесса», .. — прервал ее рассудительно «толстяк». — Так я-то где после того сяду?.. Не надо мне твоего старого слона, я люблю мою лошадку!..

И с этим, понукая и пришпоривая, мальчик поскакал далее.

Гизела с изумлением глядела ему вслед.

Она привыкла, чтобы прислуга бросалась целовать ей руки, когда она что-нибудь ей дарила, а здесь с таким пренебрежением отказываются от ее подарков. Но еще более возмущало ее то, что «толстяк» находил прекрасной эту ужасную клячу. Она бросила взгляд на свою гувернантку, как бы ища разъяснения всего этого у нее, но та углублена была в разговор с Юттой.

Гизела одиноко стояла среди детей. К тем двум девочкам, возившимся в углу около куклы, не жалуя этих игрушек, она не хотела подойти, а «толстяк», с которым она хотела завязать разговор, отделал ее таким образом… Но вон там, в стороне, около стола, на котором сегодня, ради праздника, также зажжена свеча, стоят двое старших детей — мальчик и девочка, и оба с осторожностью перелистывают книжку: сказки Гримм, подаренные отцом старшему девятилетнему сыну.

— Была однажды маленькая девочка, — читал вполголоса мальчик.

Гизела приблизилась и стала вслушиваться. Она умела уже бегло читать, и сказочный мир с его неведомыми чудесами очаровывал эту юную душу.

— Дай мне эти сказки. Я буду их читать, — сказала она мальчику, стоя на цыпочках и тщетно заглядывая в книгу.

— Этого бы мне не хотелось, — отвечал он в смущении, запуская руки в свои курчавые волосы, — Папа обещал завтра сделать мне на нее обертку из бумаги.

— Я ее не испорчу, — с нетерпением прервала Гизела. — Подай же книгу!

И она протянула руки.

Этот повелительный жест ясно показывал, что этот ребенок не знал противоречий.

Мальчик измерил ее изумленным взором.

— Ого, это у нас так скоро не делается! — вскричал он, удаляя от нее книгу, но вслед за тем, как бы раскаиваясь в своей резкости, он, обернув книгу носовым платком, продолжал.

— Впрочем, возьми, читай эти сказки, только ты не должна так приказывать, ты должна попросить.

Была ли Гизела взволнована предыдущей сценой с «толстяком», или в эту минуту действительно она почувствовала сознание своего высокого положения в свете — добрые, прекрасные глаза ее сверкнули, и, отвернувшись от мальчика, она презрительно проговорила:

— Книги твоей мне не нужно, а просить — я никогда не прошу!

Дети широко раскрыли глаза.

— Ты никогда не просишь? — повторили они хором.

Восклицание это привлекло внимание госпожи фон Гербек. Увидя неприязненное выражение на лице вверенного ей дитяти и догадываясь о случившемся, она поднялась и поспешно проговорила:

— Гизела, дитя мое, прошу тебя, поди скорее ко мне.

В эту минуту, уложив меньшого ребенка, вошла в комнату пасторша.

— Мама, она никогда не просит! — заговорили дети, показывая на Гизелу, неподвижно стоявшую посреди комнаты.

— Да, я не хочу просить, — повторила она, однако уже не с такой самоуверенностью, чувствуя на себе взгляд пасторши. — Бабушка всегда говорила, что мне неприлично просить, что я должна просить только папа, но никого другого, даже госпожу фон Гербек!

— Правда? Бабушка действительно так говорила? — ласково и вместе с тем серьезно спросила пасторша, беря за подбородок девочку и глядя ей прямо в глаза.