Казалось бы – при чем тут Эстергази?

Сумасшествие станции пришлось на период, когда в лабораториях Шебы пребывали два назгула – беспилотные космические истребители на основе человеческого интеллекта. Оба они воспользовались суматохой, чтобы сбежать, были подхвачены неопознанным грузовиком и увезены в неизвестном направлении. Видимо, несладко им пришлось на Шебе.

Одним из назгулов – самым первым! – был отец этого вот сегодняшнего Брюса Эстергази, немыслимо классный пилот образца «старой» имперской Зиглинды, ее абсолютный герой, чуть ли не к лику святых там причисленный.

А мать нашла укрытие на Пантократоре, планете‑монастыре, и в мужья взяла… телохранителя, специалиста из группы «антитеррор». И казалось бы – при чем тут Пантократор?

Есть мнение, что в экстремальных условиях ты узнаешь о человеке намного больше, чем ежедневно встречая его на работе, особенно если он не очень расположен о себе откровенничать. Эстергази как раз из таких: сами в себе и думают, что их тайны принадлежат им.

А Пантократор стоит на страже, как будто его интересует только мораль.

* * *

Рассел говорит: когда все идет по плану, это не к добру. Если принять за аксиому, то сейчас в самый бы раз чему‑нибудь стрястись. Никто не снял их с Мари с лайнера, совершавшего перелет с Дикси на Фриду, ни один посланец папеньки‑Люссака, «вроде Норма, только искусственный», не забрал «мадам Эстергази» ни из отеля «Баярд» на Дикси, ни из дешевого семейного мотельчика, где в ожидании отлета селились колонисты на Фриде. И после, когда им пришлось как угорелым носиться то в поликлинику – прививаться от всех известных ксеновирусов и мутагенов и залечить зубы; то по нотариусам – оказывается, никто не может отправиться в неосвоенный сектор, не оформив должным образом завещание! – они не встретили никаких препон, кроме, пожалуй, очередей. Внутри ликовало: свобода! И сжималось: неизвестность. Фрида путалась в ногах, как футбольный мяч, хотелось скорее отрясти прах цивилизованных земель, взнуздать и объездить новую планету, и весь Брюс был искрой на острие иглы, прокалывающей складки пространства. И в то же время, если бы кто‑нибудь его остановил, Брюс подчинился бы непреодолимой силе с чувством постыдного облегчения. Очень трудно самому решаться на некоторые вещи. Поэтому чем быстрее, тем лучше.

Колонисты собрались в просторном дворе подле Департамента новых территорий – старомодного кирпичного здания в форме «П»: все линии строгие, все углы прямые, рамы белые, а стекла – поляризованы. Стены его были увиты плющом, а двор заасфальтирован. Сверху пекло, словно приутюживало, а ждали уже минут сорок, и Брюс отвлекался только тем, что мечтал погладить «жену» по спинке.

Несколько дней, пока в ожидании отлета они маялись в номере для новобрачных, оказались неожиданно трудными в том смысле, что Брюс ежеминутно имел удовольствие наблюдать «жену», снующую босиком туда‑сюда, а также «жену» в купальном халате, «жену» с полотенцем на вымытой голове, «жену», поедающую фрукты и булочки, не вставая с постели, поделенной надвое условной демаркационной линией, и – о ужас! – «жену», покрывающую лаком ногти на ногах! По ночам, чтобы заснуть, ему приходилось долго и нудно перечислять про себя все беды его семьи, в которых повинны были Люссаки, в то время как «жена» явно ничем подобным голову себе не морочила и спала, как младенец в люльке.