|
Носоглотка заполнилась кисло-сладкой металлической дрянью, глаза защипало. — Мины!!! — заполошно заорал кто-то. — Ложись! Мины!.. А разрыв следовал за разрывом, не давая дыму сгоревшей взрывчатки рассеяться и густо шпигуя все пространство вокруг яростно воющими и визжащими осколками. Вжавшись лицом в колючий щебень и стараясь втиснуться в него поглубже, стать меньше, незаметнее, Саша твердил про себя одно: «А если бы я не пополз к раненому?… А если бы я не пополз к раненому?… А если бы я…» А земля тряслась под ним, будто от ударов исполинского молота, и смерть и ад царили вокруг… Часть первая Зеленый росток Когда под утренней росой дрожит тюльпан И низко, до земли, фиалка клонит стан, Любуюсь розой я: как тихо подбирает Бутон свою полу, дремотой сладкой пьян. Омар Хайям[2 - 2 Перевод И. Голубева.] 1 — Ваше здоровье, корнет! — Ваше здоровье, поручик! — И все-таки это свинство, господа, что из всей нашей компании в гвардию определены лишь двое. — Что же ты хотел, Сальский, — гвардия не резиновая. — И все равно… Давайте выпьем, господа, за наших счастливчиков. За тебя, Саша! За тебя, Володя! — Я не могу, господа! Право, я сейчас зарыдаю! — Ты всегда был плаксой, Тальберг. На, возьми мой платок… Чувствителен, как и все немцы. — Погоди рыдать, Карлуша. И вы, господа, тоже погодите с поздравлениями. Почему все мы с Володькой да мы? А вы? Вы ведь все уже поручики, а мы с Бекбулатовым — всего лишь корнеты… Стены «Купца», отдельный зал которого юные офицеры, только что получившие новенькие, с иголочки, золотые погоны, снимали для своего торжества, вздрогнули от взрыва смеха. — Это ты хватил, Саша, — вытирал кружевным платочком слезы, обильно струящиеся по розовым, как у девушки, щекам свежеиспеченный поручик Третьего Нижегородского драгунского полка Карл фон Тальберг. — Мы все поручики, но поручики армейские, а вот вы с князем — корнеты гвардии! О, как бы я хотел поменяться с вами местами!.. Порядком уже захмелевшие выпускники Николаевского кавалерийского училища чествовали двух своих однокашников, удостоенных высокой чести среди других отличников учебы быть произведенными в гвардейскую кавалерию. Саша Бежецкий — в лейб-гвардии уланский Ее Величества полк, а его неразлучный друг-товарищ Володя Бекбулатов — в Гродненский гусарский. По старой традиции списки хранились в строжайшей тайне и были обнародованы лишь вчера утром, во время торжественного построения во дворе училища. Что ни говори, а попасть в число десяти счастливчиков было дано не каждому. — И все равно, Сашке повезло больше! — Бекбулатов вскочил на ноги и, расплескивая шампанское из хрустального фужера, потянулся к Бежецкому. — Давайте, господа, выпьем за лучшего из лучших среди нас! — Прекрати, — слабо сопротивлялся тот. — Ты ведь тоже в гвардии. — Э-э-э, гвардия… Варшава не Санкт-Петербург, Саша. Давайте, господа, выпьем за будущего генерала Бежецкого, дабы, вознесясь на вершины, не забывал про старых друзей. — Почему же не за фельдмаршала? — Тогда уж за генералиссимуса! Шампанское лилось рекой, тосты провозглашались один громче другого, пьяный вдрызг фон Тальберг рыдал на плече Бежецкого, вытирая слезы кружевной салфеткой вместо потерянного где-то платочка, сияющий Бекбулатов в расстегнутом на груди мундире (уже торопыга успел обзавестись гусарским!) требовал всеобщего внимания, колотя серебряной ложкой по пустому графину… Всеобщее веселье прекратил суровый пехотный полковник, предложивший разгулявшейся молодежи либо шуметь потише и не мешать приличным людям отдыхать после трудов праведных, либо перебираться куда-нибудь в иное место. |
